Хотелось бы увидеть у себя новых людей. Очень не хочется, чтобы ко мне добавлялись с целью "повиснуть намертво" у меня в списке. Или "лучше": добавиться лишь для добавления в ответку. ДУмаю, многие меня в этом понимают.
Я за оживленные и немного маразматичные беседы.
Я за креатив и необычное творчество.
Я против розовых соплей.
Я против попсы.
Я живу любовью.
Я живу тяжелой музыкой.
Я живу творчеством.
Жду вас!)
Я за оживленные и немного маразматичные беседы.
Я за креатив и необычное творчество.
Я против розовых соплей.
Я против попсы.
Я живу любовью.
Я живу тяжелой музыкой.
Я живу творчеством.
Жду вас!)
понедельник, 02 марта 2009
Электричка. Направление Финляндский вокзал. Поздний вечер.
Открываются двери последнего вагона, проходит мужчина и привычно сиплым голосом предлагает мороженое, перечисляя какое ещё осталось. Заметив, что его никто не слушает, обрывает речь, и садится на последнее сидение, напротив мужчины в очках.
Тот, усмехнувшись, спрашивает:
- Хаа, что голоса нет?
Мороженщик опускает глаза, некоторое время смотрит в пол, а потом говорит, обращаясь, сколько не к мужчине, сколько к себе:
- Голоса нет. Мороженное есть.
Открываются двери последнего вагона, проходит мужчина и привычно сиплым голосом предлагает мороженое, перечисляя какое ещё осталось. Заметив, что его никто не слушает, обрывает речь, и садится на последнее сидение, напротив мужчины в очках.
Тот, усмехнувшись, спрашивает:
- Хаа, что голоса нет?
Мороженщик опускает глаза, некоторое время смотрит в пол, а потом говорит, обращаясь, сколько не к мужчине, сколько к себе:
- Голоса нет. Мороженное есть.
А у меня маленький девчачий стишок. Зато первый=))
Почему-то хочу услышать критику...
Воздушный шарик и сладкая вата,
Цветной леденец и губная помада
Иду по по проспекту, мечтаю и таю,-
ТОлько с тобой высоко я летаю.
Счастье, удача и легкий успех
Под струны гитары но не для всех,
Запахи розы, жасмина, мимозы
Все это мои мимолетные грезы...
Цветной леденец и губная помада
Иду по по проспекту, мечтаю и таю,-
ТОлько с тобой высоко я летаю.
Счастье, удача и легкий успех
Под струны гитары но не для всех,
Запахи розы, жасмина, мимозы
Все это мои мимолетные грезы...
Почему-то хочу услышать критику...
В мастерской художественного института. Парная постановка: рядом сидят женщина лет 40 и молоденькая девушка. Женщина раздета. Девушка в одежде. Они смотрят друг на друга и разговаривают о педагогике и детях начальных классов. Говорят буднично, так, словно бы нет ничего необычного в этой ситуации, словно бы нет грани между человеком нагим и одетым. Вокруг студенты - тихо шуршат кистями по холсту - пишут, творят. Крыша дома напротив прямо на уровне окна мастерской. На крыше дома рабочие чистят снег.
Где: Москва
Наша с тобой бесцельная жизнь.Псевдосияние.
На двое просто расколотый мир - тому оправдание.
Что будет после,и что было до - в этом мир не нуждается.
Есть лишь банальная пустота.И чуть -чуть совсем жалости.
Наше с тобой наличие льда. В бокале ли,в сердце ли...
Видно счастливый судьбы поворот всё же проехали...
Горькая боль по венам моим разливается...
Ведь отныне моя жизнь твоей никак не касается.
Наши с тобой неуёмные мысли. Крах и падение.
И окунуться,казалось бы в сон.Но всё же - сомнение.
Тихо по улицам нашим родным куда-то мы мечемся.
Ну и глядишь годам к сорока как-нибудь встретимся.
Наши с тобой улыбки и смех. Просто взаимное.
Пусть навсегда оно старое,неповторимое.
Пара часов до рассвета...и пусть.Грусть и молчание.
Боже, в конце концов,может вернусь...В это псевдосияние.
На двое просто расколотый мир - тому оправдание.
Что будет после,и что было до - в этом мир не нуждается.
Есть лишь банальная пустота.И чуть -чуть совсем жалости.
Наше с тобой наличие льда. В бокале ли,в сердце ли...
Видно счастливый судьбы поворот всё же проехали...
Горькая боль по венам моим разливается...
Ведь отныне моя жизнь твоей никак не касается.
Наши с тобой неуёмные мысли. Крах и падение.
И окунуться,казалось бы в сон.Но всё же - сомнение.
Тихо по улицам нашим родным куда-то мы мечемся.
Ну и глядишь годам к сорока как-нибудь встретимся.
Наши с тобой улыбки и смех. Просто взаимное.
Пусть навсегда оно старое,неповторимое.
Пара часов до рассвета...и пусть.Грусть и молчание.
Боже, в конце концов,может вернусь...В это псевдосияние.
суббота, 28 февраля 2009
Звали его – Ерохин.
Конечно, у него было и имя по рождению, и отчество, но никто из знакомых не называл имени, а окликали просто: «Ерохин». Хотя скажись он Климом – все величали бы его Климом: в том кругу, где обитал Ерохин, не принято выпытывать данного матерью имени, если собеседник не хочет его говорить, и тамошние обитатели, помня поговорку о кошке, не отличаются особым любопытством.
Круг этот непременно входит в население каждого города. Причем не имеет значения, крохотный это городок или гигантский мегаполис; на их улицах всегда можно встретить людей, не похожих на других так, как слон не похож на дамана. Кроме внешних черт, делающих их заметными и распознаваемыми, обитатели круга обладают еще внутренним отличием, настолько удивительным, что становятся сродни животным, чем людям. Подобно зверю в лесу они дробят город на куски, где границами служат улицы, заборы, каналы и дома; об этих невидимых границах не подозревают обычные горожане. Подобно зверю, они стараются не выходить за пределы того куска, в котором живут, изучив его досконально. Это их охотничья территория, их среда обитания. Житель Ржевки не пойдет на Охту, а жителю Охты нечего делать в Озерках.
Ерохин обитал в Большой Охте, за Невой. В круг он попал случайно десять лет назад, и остался. За те годы, что Ерохин в нем провел, круг наложил на весь его облик несмываемый отпечаток, сделав заметным в самой густой толпе. По паспорту человек молодых лет, Ерохин выглядел много старше своего возраста: на лице проступили ранние морщины, кожа обвисла и посерела от бессонных ночей, проведенных в разгуле. Волосы сбились в большие колтуны. Умывался Ерохин нечасто, лишь тогда, когда «нужда припрёт». Однажды он стал свидетелем небольшой сцены в бане, куда раз в месяц пускали их мыться бесплатно. Небольшой мужичок, ростом с Ерохина, грязный до того, что цвета лица было не различить, долго мялся и кривился, пытаясь стянуть с себя телогрейку; наконец он слабым голосом пожаловался волонтёру:
- Не снимается…
Его одежда прилипла к телу и отдиралась с болью, как засохший на ране бинт. Ерохин содрогнулся, когда представил себе, как тело этого мужика сплошь покрыто подсохшими струпьями и язвами; подумав, что сейчас будет мыться с ним в одной бане, он поморщился и снова натянул пальто. Его никто не удерживал.
С того случая Ерохин перестал часто посещать баню, тем более что его приятелям и подругам не было дела до того, принимал ли он утром ванну.
Нельзя было понять, добрый он или злой. Еще не вытравилась в нем некая удаль, ухарство, знакомые русским: когда удача улыбалась Ерохину, и он разживался деньгами, тотчас в нем проявлялась вся широта души, приниженной кругом – и тогда сам черт ему был не брат! Он расправлял плечи, вздыхал грудью и тотчас заваливался в кабак, и сидел там безвылазно, угощая всех направо и налево, и не смотрел, знаком ему человек или нет. В те часы он любил весь мир, ограниченный стенами кабака. Сизый воздух с белесыми табачными завитками, пропахший телами, перегаром и скисшими щами, казался ему сладким. Ерохину нравилось перекрикивать ревущую музыку, и со словами «Угощаю!» он доставал из кармана пачку и шваркал её на стол. Все вокруг, знакомые и незнакомые лица, пили и ели за его счет, что-то кричали ему через дым, ругались и пели – а он представлял центр действа. Ему это очень нравилось. В такие минуты ничего не жалел Ерохин, он готов был снять с себя и пропить рубашку, лишь бы собутыльник остался доволен. Когда гулял Ерохин, завсегдатаи кабака знали: у него есть деньги, но бесполезно подкарауливать его неподалеку – попойки заканчивались, когда пустели карманы. Ерохину не приходило в голову вести себя по-другому и отложить что-то на черный день: обитатели круга знают прошлое, живут настоящим и никогда не смотрят в будущее.
Если же денег долго не было, Ерохин становился угрюмым и злым.
**
Шла черная полоса, и безденежье продолжалось третий день. Ерохин пытался как-то перебиться, пристав на кладбище к двум мужчинам, чьи лица казались ему смутно знакомыми. Они выложили на скамью нехитрую закуску и бутылку водки, но его приняли как собаку, пришедшую хлебать из чужой миски. Он увял и бросил их.
Злобы он не испытывал, только усталую глухую тоску. Одна мысль крутилась в голове – где взять деньги? Он коротко взглянул на видневшиеся вдали купола Никольской церкви, центра его мира, и резко сплюнул себе под ноги. Есть не хотелось, но в желудке ощущалось томление запойного пьяницы, вынужденного стать трезвенником. Мысль о деньгах билась настойчиво, не давая покою, он оглянулся кругом, словно надеялся увидеть какую-нибудь подсказку – ему припомнился Микич.
Ерохин вспомнил, как однажды одолжил Микичу деньги. Именно дал взаймы, несколько месяцев назад. Сейчас Ерохин решил, что пришел срок вернуть долг, и направился к церкви.
У ограды сидел на скамейке его знакомец, греясь в бледных солнечных лучах. Ерохин окликнул его:
- Слышь, где Микич, не знаешь?
С того дня, как Ерохин последний раз видел Микича, тоже прошло довольно много времени. Но раньше он не испытывал нужды и потому не задумывался, куда это запропастился Микич, тем более их дружба не была близкой.
- На Апрашке он сейчас, - лениво ответил знакомец и неопределенно махнул рукой – этот жест должен был означать направление, в котором исчез Микич. – Еще осенью ушел.
**
Невидимая граница проходила по воде Невы. Река гнала к берегам тяжелые серые волны, несущие на себе льдины с угрюмыми нахохлившимися чайками. Ерохин остановился на середине моста и долго смотрел вниз, плюясь и пытаясь попасть в неподвижных птиц, пока река проносила льдины под его ногами.
За несколько лет он впервые пересек границу, отделявшую Охту от остального города, и пешком направился в Апраксин двор, мимо Смольного ансамбля, когда-то воспитавшего тысячи институток, мимо голого и прозрачного Таврического сада. Был субботний день, и по Кирочной улице шла большая толпа. Если бы кто в это время посмотрел с крыши вниз, он заметил бы интересное явление: толпа обтекала Ерохина со всех сторон, оставляя свободным некоторое пространство вокруг него; он словно отталкивал от себя людей непонятной преградой, как смазанный жиром предмет отталкивает воду. Но Ерохин не замечал этого явления, идя вперед черепашьими шагами.
Так дошел он до Моховой улицы и остановился. Он не был здесь одиннадцать лет.
**
Стоит сказать, что Ерохин родился в Петербурге, на Моховой улице, в доме № 42, и прожил здесь до юности. Он знал улицу так, как мы знаем свое тело: каждое дерево, скамья, трещина в стене или скол были ему знакомы и говорили с ним. Он огляделся: за одиннадцать лет улица изменилась, некоторые дома поменяли окраску и подновились, всюду были вывески, - и Моховая оставалась такой, какой он помнил её. Старое время легло на её тротуары. Чувство, возникшее далеко, в начале Кирочной улицы, здесь усилилось, подхватило и повело за собою Ерохина. Он безотчетно подчинился.
Решётка огораживала небольшой двор, он прижался лицом к её пыльным прутьям, взвившимся в небо. Здесь Ерохин подростком любил сидеть на скамейке, глядя на облака, расчерченные на куски ветвями деревьев. Деревья еще оставались прежними, и сохранилась скамейка. Он опустился на жесткое сиденье и так просидел долго, глядя в землю и изредка сплевывая горькую слюну.
В нём не было воспоминаний и мыслей – ничего, что могло родить сожаления. Но всё вокруг: деревья, решетка, окна дома и снег – излучали теплое, обволакивающее чувство покоя, пришедшего издалека, из той глубины памяти, которую Ерохин давно успел позабыть. И мир сузился до размеров двора, и были в нём только покой и тишина - ничего более. Моховая обняла человека и укачала в объятиях.
Близко закричала машина. Ерохин очнулся и огляделся. За то время, пока он спал, пошел снег, и белые перья бесшумно падали вниз, успев густо припорошить человека. Ерохин отряхнулся и встал.
Шел четвертый час, движение на улице становилось оживленнее. Вспомнив о Микиче, он вышел из двора и направился дальше по улице.
Всё ближе подходил он к дому, своему дому; сердце вдруг сжалось, ударило тяжело, и с каким-то суетливым волнением Ерохин ускорил шаг. Его взгляд безотрывно устремился вперед. Еще минута, и вдали показался знакомый фасад.
Дом изменился до неузнаваемости. Старая трещина, похожая на кривой шрам и рассекающая его сверху донизу, исчезла под слоем новой краски. Во всю длину стены протянулся синий щит. Квартира на первом этаже, до боли родная, перестала существовать, на её месте возник магазин. Ерохин остановился рядом и смотрел.
Дом преобразился, похорошел, словно помолодел. Сейчас он выглядел как щёголь в своем светло-желтом наряде с белыми вставками. Магазин на первом этаже распахнул на улицу широкие окна, серебро и зеркала дробили яркий свет, бросая на тротуар блики, похожие на монетки. И за стеклом было всё так ярко и красиво, что у Ерохина захватило дух. Там жил целый мир сияющих вещей, и красивые женщины, как богини в саду, неторопливо и гибко сновали между ними. Он заворожено следил за их движениями, и чувство причастности к этому блистающему миру появилось в нем и окрепло: словно творец, неприметно наблюдающий за своими созданиями, был сейчас Ерохин.
Тонкие ноги в узких туфлях остановились напротив него, так близко, что он мог бы коснуться их рукой, если бы не мешало стекло, затем быстро куда-то скрылись. Тяжело хлопнула дверь, звуком своим привлекая внимание; Ерохин глянул и тут же испуганно отвёл глаза: по ступеням медленно сходил коренастый парень в черной форме. Он отвернулся, но парень встал напротив него и тяжело сверлил глазами.
- Тебе чего надо? – спросил он. Ерохин снова поднял взгляд: глаза парня оказались светлыми, с какой-то ленцой внутри. Чувствовалось, что тот сознает свою силу, и это осознание рождает ту леность сильного существа, против которого стоит слабый противник.
- Я… так…, - запнулся Ерохин. – Жил здесь…
- Пошел вон отсюда, - процедил парень. Он говорил спокойно, но его слова прозвучали как охлест, столько внутренней силы слышалось в них. Интуитивно почуяв эту силу, Ерохин мгновенно сник, даже словно стал ниже ростом, его взгляд приковался к земле и не мог больше подняться. Он боком проскочил мимо охранника и заспешил дальше.
Только у моста до него дошел весь смысл сказанных слов – и его словно кто резко и сильно ударил по лицу. Ерохин замер. Щеки залились горячим румянцем, поднимавшимся выше, ко лбу, пока голова не загудела. Несмотря на холод, под волосами стало мокро и жарко.
- Погоди… - пробормотал Ерохин, силясь что-то понять. – Погоди…
Его прогнали из мира, как собаку… Его, человека…
Не привыкший думать, он никак не мог поймать и развить ту мысль, что только что пришла ему на ум. Машинально он повернул и пошел назад.
**
И что-то уже изменилось в воздухе, Моховая не была такой, как час назад, когда он впервые ступил на нее за одиннадцать лет. Она подобралась, глянула исподлобья; Ерохин себя ощутил так, словно зашел не вовремя в гости – приличия вызывают радушие и улыбку, но за искусственной улыбкой поймаешь напряжение, выливающееся в неловкость, и самое время вспомнить вдруг неотложное дело, попрощаться и уйти.
Моховая встречала таким же напряженным радушием, но старое время растворилось с её домов и тротуаров, и перед ним теперь лежала улица из новой эпохи, не ждущая его и не радующаяся свиданию.
Тоскливо сжалось сердце, и он прошел вперед, остановившись напротив своего дома. В окне заметил он, как на стойку облокотился обидчик, убивший его мир. Ерохину стало скучно и жутко, он быстро наклонился и выпрямился. Камень был в его руке. Размахнувшись, он сильно швырнул камень; с оглушительным грохотом лопнуло и осыпалось стекло. Взвизгнула женщина, и истошный визг подал сигнал: Ерохин пригнулся и бросился бежать. В эту минуту он слился с толпой, и стал ее частью впервые за долгое время – толпа не успевала уходить от него, руками и плечами Ерохин задевал людей.
Он перебежал мост и остановился, задыхаясь. Сердце готово было выскочить из груди.
- Сволочь, - коротко и шумно дыша, пробормотал он сквозь зубы. – Стекло вставишь, небось…
Конечно, у него было и имя по рождению, и отчество, но никто из знакомых не называл имени, а окликали просто: «Ерохин». Хотя скажись он Климом – все величали бы его Климом: в том кругу, где обитал Ерохин, не принято выпытывать данного матерью имени, если собеседник не хочет его говорить, и тамошние обитатели, помня поговорку о кошке, не отличаются особым любопытством.
Круг этот непременно входит в население каждого города. Причем не имеет значения, крохотный это городок или гигантский мегаполис; на их улицах всегда можно встретить людей, не похожих на других так, как слон не похож на дамана. Кроме внешних черт, делающих их заметными и распознаваемыми, обитатели круга обладают еще внутренним отличием, настолько удивительным, что становятся сродни животным, чем людям. Подобно зверю в лесу они дробят город на куски, где границами служат улицы, заборы, каналы и дома; об этих невидимых границах не подозревают обычные горожане. Подобно зверю, они стараются не выходить за пределы того куска, в котором живут, изучив его досконально. Это их охотничья территория, их среда обитания. Житель Ржевки не пойдет на Охту, а жителю Охты нечего делать в Озерках.
Ерохин обитал в Большой Охте, за Невой. В круг он попал случайно десять лет назад, и остался. За те годы, что Ерохин в нем провел, круг наложил на весь его облик несмываемый отпечаток, сделав заметным в самой густой толпе. По паспорту человек молодых лет, Ерохин выглядел много старше своего возраста: на лице проступили ранние морщины, кожа обвисла и посерела от бессонных ночей, проведенных в разгуле. Волосы сбились в большие колтуны. Умывался Ерохин нечасто, лишь тогда, когда «нужда припрёт». Однажды он стал свидетелем небольшой сцены в бане, куда раз в месяц пускали их мыться бесплатно. Небольшой мужичок, ростом с Ерохина, грязный до того, что цвета лица было не различить, долго мялся и кривился, пытаясь стянуть с себя телогрейку; наконец он слабым голосом пожаловался волонтёру:
- Не снимается…
Его одежда прилипла к телу и отдиралась с болью, как засохший на ране бинт. Ерохин содрогнулся, когда представил себе, как тело этого мужика сплошь покрыто подсохшими струпьями и язвами; подумав, что сейчас будет мыться с ним в одной бане, он поморщился и снова натянул пальто. Его никто не удерживал.
С того случая Ерохин перестал часто посещать баню, тем более что его приятелям и подругам не было дела до того, принимал ли он утром ванну.
Нельзя было понять, добрый он или злой. Еще не вытравилась в нем некая удаль, ухарство, знакомые русским: когда удача улыбалась Ерохину, и он разживался деньгами, тотчас в нем проявлялась вся широта души, приниженной кругом – и тогда сам черт ему был не брат! Он расправлял плечи, вздыхал грудью и тотчас заваливался в кабак, и сидел там безвылазно, угощая всех направо и налево, и не смотрел, знаком ему человек или нет. В те часы он любил весь мир, ограниченный стенами кабака. Сизый воздух с белесыми табачными завитками, пропахший телами, перегаром и скисшими щами, казался ему сладким. Ерохину нравилось перекрикивать ревущую музыку, и со словами «Угощаю!» он доставал из кармана пачку и шваркал её на стол. Все вокруг, знакомые и незнакомые лица, пили и ели за его счет, что-то кричали ему через дым, ругались и пели – а он представлял центр действа. Ему это очень нравилось. В такие минуты ничего не жалел Ерохин, он готов был снять с себя и пропить рубашку, лишь бы собутыльник остался доволен. Когда гулял Ерохин, завсегдатаи кабака знали: у него есть деньги, но бесполезно подкарауливать его неподалеку – попойки заканчивались, когда пустели карманы. Ерохину не приходило в голову вести себя по-другому и отложить что-то на черный день: обитатели круга знают прошлое, живут настоящим и никогда не смотрят в будущее.
Если же денег долго не было, Ерохин становился угрюмым и злым.
**
Шла черная полоса, и безденежье продолжалось третий день. Ерохин пытался как-то перебиться, пристав на кладбище к двум мужчинам, чьи лица казались ему смутно знакомыми. Они выложили на скамью нехитрую закуску и бутылку водки, но его приняли как собаку, пришедшую хлебать из чужой миски. Он увял и бросил их.
Злобы он не испытывал, только усталую глухую тоску. Одна мысль крутилась в голове – где взять деньги? Он коротко взглянул на видневшиеся вдали купола Никольской церкви, центра его мира, и резко сплюнул себе под ноги. Есть не хотелось, но в желудке ощущалось томление запойного пьяницы, вынужденного стать трезвенником. Мысль о деньгах билась настойчиво, не давая покою, он оглянулся кругом, словно надеялся увидеть какую-нибудь подсказку – ему припомнился Микич.
Ерохин вспомнил, как однажды одолжил Микичу деньги. Именно дал взаймы, несколько месяцев назад. Сейчас Ерохин решил, что пришел срок вернуть долг, и направился к церкви.
У ограды сидел на скамейке его знакомец, греясь в бледных солнечных лучах. Ерохин окликнул его:
- Слышь, где Микич, не знаешь?
С того дня, как Ерохин последний раз видел Микича, тоже прошло довольно много времени. Но раньше он не испытывал нужды и потому не задумывался, куда это запропастился Микич, тем более их дружба не была близкой.
- На Апрашке он сейчас, - лениво ответил знакомец и неопределенно махнул рукой – этот жест должен был означать направление, в котором исчез Микич. – Еще осенью ушел.
**
Невидимая граница проходила по воде Невы. Река гнала к берегам тяжелые серые волны, несущие на себе льдины с угрюмыми нахохлившимися чайками. Ерохин остановился на середине моста и долго смотрел вниз, плюясь и пытаясь попасть в неподвижных птиц, пока река проносила льдины под его ногами.
За несколько лет он впервые пересек границу, отделявшую Охту от остального города, и пешком направился в Апраксин двор, мимо Смольного ансамбля, когда-то воспитавшего тысячи институток, мимо голого и прозрачного Таврического сада. Был субботний день, и по Кирочной улице шла большая толпа. Если бы кто в это время посмотрел с крыши вниз, он заметил бы интересное явление: толпа обтекала Ерохина со всех сторон, оставляя свободным некоторое пространство вокруг него; он словно отталкивал от себя людей непонятной преградой, как смазанный жиром предмет отталкивает воду. Но Ерохин не замечал этого явления, идя вперед черепашьими шагами.
Так дошел он до Моховой улицы и остановился. Он не был здесь одиннадцать лет.
**
Стоит сказать, что Ерохин родился в Петербурге, на Моховой улице, в доме № 42, и прожил здесь до юности. Он знал улицу так, как мы знаем свое тело: каждое дерево, скамья, трещина в стене или скол были ему знакомы и говорили с ним. Он огляделся: за одиннадцать лет улица изменилась, некоторые дома поменяли окраску и подновились, всюду были вывески, - и Моховая оставалась такой, какой он помнил её. Старое время легло на её тротуары. Чувство, возникшее далеко, в начале Кирочной улицы, здесь усилилось, подхватило и повело за собою Ерохина. Он безотчетно подчинился.
Решётка огораживала небольшой двор, он прижался лицом к её пыльным прутьям, взвившимся в небо. Здесь Ерохин подростком любил сидеть на скамейке, глядя на облака, расчерченные на куски ветвями деревьев. Деревья еще оставались прежними, и сохранилась скамейка. Он опустился на жесткое сиденье и так просидел долго, глядя в землю и изредка сплевывая горькую слюну.
В нём не было воспоминаний и мыслей – ничего, что могло родить сожаления. Но всё вокруг: деревья, решетка, окна дома и снег – излучали теплое, обволакивающее чувство покоя, пришедшего издалека, из той глубины памяти, которую Ерохин давно успел позабыть. И мир сузился до размеров двора, и были в нём только покой и тишина - ничего более. Моховая обняла человека и укачала в объятиях.
Близко закричала машина. Ерохин очнулся и огляделся. За то время, пока он спал, пошел снег, и белые перья бесшумно падали вниз, успев густо припорошить человека. Ерохин отряхнулся и встал.
Шел четвертый час, движение на улице становилось оживленнее. Вспомнив о Микиче, он вышел из двора и направился дальше по улице.
Всё ближе подходил он к дому, своему дому; сердце вдруг сжалось, ударило тяжело, и с каким-то суетливым волнением Ерохин ускорил шаг. Его взгляд безотрывно устремился вперед. Еще минута, и вдали показался знакомый фасад.
Дом изменился до неузнаваемости. Старая трещина, похожая на кривой шрам и рассекающая его сверху донизу, исчезла под слоем новой краски. Во всю длину стены протянулся синий щит. Квартира на первом этаже, до боли родная, перестала существовать, на её месте возник магазин. Ерохин остановился рядом и смотрел.
Дом преобразился, похорошел, словно помолодел. Сейчас он выглядел как щёголь в своем светло-желтом наряде с белыми вставками. Магазин на первом этаже распахнул на улицу широкие окна, серебро и зеркала дробили яркий свет, бросая на тротуар блики, похожие на монетки. И за стеклом было всё так ярко и красиво, что у Ерохина захватило дух. Там жил целый мир сияющих вещей, и красивые женщины, как богини в саду, неторопливо и гибко сновали между ними. Он заворожено следил за их движениями, и чувство причастности к этому блистающему миру появилось в нем и окрепло: словно творец, неприметно наблюдающий за своими созданиями, был сейчас Ерохин.
Тонкие ноги в узких туфлях остановились напротив него, так близко, что он мог бы коснуться их рукой, если бы не мешало стекло, затем быстро куда-то скрылись. Тяжело хлопнула дверь, звуком своим привлекая внимание; Ерохин глянул и тут же испуганно отвёл глаза: по ступеням медленно сходил коренастый парень в черной форме. Он отвернулся, но парень встал напротив него и тяжело сверлил глазами.
- Тебе чего надо? – спросил он. Ерохин снова поднял взгляд: глаза парня оказались светлыми, с какой-то ленцой внутри. Чувствовалось, что тот сознает свою силу, и это осознание рождает ту леность сильного существа, против которого стоит слабый противник.
- Я… так…, - запнулся Ерохин. – Жил здесь…
- Пошел вон отсюда, - процедил парень. Он говорил спокойно, но его слова прозвучали как охлест, столько внутренней силы слышалось в них. Интуитивно почуяв эту силу, Ерохин мгновенно сник, даже словно стал ниже ростом, его взгляд приковался к земле и не мог больше подняться. Он боком проскочил мимо охранника и заспешил дальше.
Только у моста до него дошел весь смысл сказанных слов – и его словно кто резко и сильно ударил по лицу. Ерохин замер. Щеки залились горячим румянцем, поднимавшимся выше, ко лбу, пока голова не загудела. Несмотря на холод, под волосами стало мокро и жарко.
- Погоди… - пробормотал Ерохин, силясь что-то понять. – Погоди…
Его прогнали из мира, как собаку… Его, человека…
Не привыкший думать, он никак не мог поймать и развить ту мысль, что только что пришла ему на ум. Машинально он повернул и пошел назад.
**
И что-то уже изменилось в воздухе, Моховая не была такой, как час назад, когда он впервые ступил на нее за одиннадцать лет. Она подобралась, глянула исподлобья; Ерохин себя ощутил так, словно зашел не вовремя в гости – приличия вызывают радушие и улыбку, но за искусственной улыбкой поймаешь напряжение, выливающееся в неловкость, и самое время вспомнить вдруг неотложное дело, попрощаться и уйти.
Моховая встречала таким же напряженным радушием, но старое время растворилось с её домов и тротуаров, и перед ним теперь лежала улица из новой эпохи, не ждущая его и не радующаяся свиданию.
Тоскливо сжалось сердце, и он прошел вперед, остановившись напротив своего дома. В окне заметил он, как на стойку облокотился обидчик, убивший его мир. Ерохину стало скучно и жутко, он быстро наклонился и выпрямился. Камень был в его руке. Размахнувшись, он сильно швырнул камень; с оглушительным грохотом лопнуло и осыпалось стекло. Взвизгнула женщина, и истошный визг подал сигнал: Ерохин пригнулся и бросился бежать. В эту минуту он слился с толпой, и стал ее частью впервые за долгое время – толпа не успевала уходить от него, руками и плечами Ерохин задевал людей.
Он перебежал мост и остановился, задыхаясь. Сердце готово было выскочить из груди.
- Сволочь, - коротко и шумно дыша, пробормотал он сквозь зубы. – Стекло вставишь, небось…
Вновь приветствую!
Я подумала, что стоит выложить сюда, на ваш суд, нечто большее, нежели простую зарисовку. Это пролог достаточно длинного, как планируется, рассказа. Вопрос о продолжении, соответственно, имеет место быть - если оно кого-либо заинтересует, конечно.
За обоснованную критику и просто комментарии буду весьма признательна
В городе стоял туман. Улицы тонули в нем, и казалось, что дальше десяти метров, куда ни посмотри, нет ничего, кроме тумана и свежевыпавшего снега.
В такие дни звериная сущность была как нельзя кстати. Именно благодаря ей Рэм ориентировался в пространстве куда лучше большинства своих знакомых. Достаточно было потянуть носом воздух и чуть прищуриться, чтобы все встало на свои места. За годы жизни и особенно за то время, что провел здесь, оборотень научился отлично ладить с волком внутри себя. Может, они и не всегда до конца понимали друг друга, но это отнюдь не мешало им мирно сосуществовать. Мужчина чуть улыбнулся, внимательно вглядываясь в туман внизу. Звериное беспокойство привело его сюда, но, казалось, вокруг не было ничего необычного. Может, старый волк внутри него просто решил развлечься?
Рэм фыркнул. Нашел время для шуточек.
- Ну что, теперь мы можем пойти домой?
Легкие, быстрые шаги девушки заставили его обернуться. Несс безбоязненно ходила по самому краю крыши. Судя по всему, она вообще не заостряла какого-либо внимания на удержании равновесия. Рэм всякий раз начинал нервничать, когда подобное творилось на его глазах. Только потом оборотень вспоминал, что Несс – элементаль воздуха, а потому беспокоиться не о чем. Даже если она бы и упала, что уже само по себе маловероятно, с ней не случилось бы ничего особо страшного. В конце концов, воздух был ее стихией. В худшем случае Несс могла испугаться, в лучшем – даже и не понять, что пару секунд назад могла упасть. Уж где, где, а на крыше с элементалем воздуха наверняка все будет в порядке. Хотя, на всякий случай мужчина все равно укоризненно посмотрел на нее. Наткнувшись на заинтересованный взгляд, устало вздохнул. Видимо, есть вещи, которые невозможно изменить без хирургического вмешательства.
- Да. Анкарр Амэ ошибся.
- Ошибся? – в голосе Несс слышалось неподдельное удивление.
Рэм тряхнул головой. Он и сам ничего не понимал. Чтобы волк, да еще и такой старый, как Анкарр Амэ – ошибся? Такого прежде не случалось никогда. Может, у обычных животных чутье с возрастом притуплялось, но зверь внутри него прежде всего был духом. Духи не стареют. Насколько известно оборотню.
- Да.
Мужчине было тяжело признать это. Все равно что согласиться с тем, что ошибся сам. Мигом придя в мрачное расположение духа, он поднялся на ноги и кивнул девушке. Несс пожала плечами. Для нее все эти душевные муки насчет ошибок какого-то там зверя, живущего внутри него, были вещью совершенно непонятной. Наверное, требовалось как-то утешить Рэма, но элементаль за все время обратной дороги так и не смогла подобрать слова.
Так они и шли, погруженные каждый в свои мысли. Девушка аккуратно ступала в следы, оставленные оборотнем. Для него нынешние сугробы – почти по колено – не представляли существенного препятствия, в то время как достаточно хрупкая Несс то и дело увязала в них. К тому же, в отличие от мужчины, элементаль в тумане ориентировалась плохо. Пару раз по привычке петляющему по улицам Рэму приходилось останавливаться и направлять девушку на верный путь.
Когда Несс куда-то делась в четвертый раз, оборотень начал злиться. В самом деле, нужно было как можно быстрее вернуться обратно! Варг, наверное, уже начинает беспокоиться. В конце концов, старик говорил, что он опять отыскал что-то про Кудесника и просил вернуться как можно быстрее. Да и боязно было оставлять его одного среди искателей, что бы старый шаман там ни говорил. Убить не убьют, но мало ли. Всякая информация о Кудеснике тут, в Городе, ценилась как ничто другое. Как только выживание переставало являться первостепенной задачей, все новоприбывшие начинали пытаться узнать, кто такой этот Кудесник. А новички – они все сперва яростно рвутся в бой, ничего не видя вокруг.
- Рэм!
Звонкий голос элементаля заставил мужчину резко обернуться. Судя по всему, она была где-то неподалеку. Пройдя немного назад, Рэм и впрямь увидел ее. Девушка сидела на коленях прямо на снегу, склонившись над кем-то. Оборотень принюхался, но почувствовал только запах Несс, да в носу защипало от морозного воздуха. Незнакомец же никаких ароматов не источал, а это могло значить только одно.
- Новоприбывший.
Элементаль вздрогнула и, нахмурившись, поднялась на ноги. Большинство из тех, кто жил в Городе уже порядочное время, не слишком жаловали новичков. Новоприбывшие, как правило, не чтили негласных законов искателей, поэтому часто попадали в неприятности. Были среди искателей и такие, кто подбирал их, но это серьезная обуза – новоприбывшее существо. За ним нужен глаз да глаз, особенно в первые недели. Положение дел и без новичка было не слишком радужное, поэтому в девушке сейчас боролись альтруизм и здравый смысл. Мужчина хмыкнул, но добавлять что-либо к уже сказанному не стал – пусть принимает это решение сама. В конце концов, это она нашла новичка. Спустя минут пять Несс вздохнула и, развернувшись, пошла по той дороге, которой они возвращались к Варгу. Называть это место домом язык не поворачивался.
- Эй, Несс, ты уверена?
- Он новичок. Они все одинаковые, - видимо, подобное решение далось ей действительно трудно. Голос дрогнул, но элементаль не добавила больше ни слова.
Рэм кинул взгляд на незнакомца - по его меркам, совсем еще молодого паренька. Оставлять его тут, в снегу, было бы совсем уж подло. Вздохнув, он оттащил и прислонил парня к стене ближайшего дома. После некоторых раздумий накрыл своей курткой. Все же, у достаточно сильного оборотня куда больше шансов продержаться ближайшие полчаса без куртки, чем у этого явно неприспособленного к суровым условиям местной жизни эльфа. Анкарр Амэ, старый дух волка, обитающий внутри мужчины, насмешливо фыркнул. По крайней мере, Рэм ощутил это именно так. Шепот волчьих мыслей на несколько секунд прорвался к его внутреннему слуху. Яркие вспышки образов появились перед глазами и тут же исчезли. Оборотень понял, что дух отчего-то смеялся. Он знает что-то, чего не знает сам мужчина. Рэм нахмурился и кинул на незнакомца еще один, на этот раз последний взгляд.
- Удачи, новичок.
Я подумала, что стоит выложить сюда, на ваш суд, нечто большее, нежели простую зарисовку. Это пролог достаточно длинного, как планируется, рассказа. Вопрос о продолжении, соответственно, имеет место быть - если оно кого-либо заинтересует, конечно.
За обоснованную критику и просто комментарии буду весьма признательна
Кудесник (пока что скорее рабочее название)
Пролог
Пролог
В городе стоял туман. Улицы тонули в нем, и казалось, что дальше десяти метров, куда ни посмотри, нет ничего, кроме тумана и свежевыпавшего снега.
В такие дни звериная сущность была как нельзя кстати. Именно благодаря ей Рэм ориентировался в пространстве куда лучше большинства своих знакомых. Достаточно было потянуть носом воздух и чуть прищуриться, чтобы все встало на свои места. За годы жизни и особенно за то время, что провел здесь, оборотень научился отлично ладить с волком внутри себя. Может, они и не всегда до конца понимали друг друга, но это отнюдь не мешало им мирно сосуществовать. Мужчина чуть улыбнулся, внимательно вглядываясь в туман внизу. Звериное беспокойство привело его сюда, но, казалось, вокруг не было ничего необычного. Может, старый волк внутри него просто решил развлечься?
Рэм фыркнул. Нашел время для шуточек.
- Ну что, теперь мы можем пойти домой?
Легкие, быстрые шаги девушки заставили его обернуться. Несс безбоязненно ходила по самому краю крыши. Судя по всему, она вообще не заостряла какого-либо внимания на удержании равновесия. Рэм всякий раз начинал нервничать, когда подобное творилось на его глазах. Только потом оборотень вспоминал, что Несс – элементаль воздуха, а потому беспокоиться не о чем. Даже если она бы и упала, что уже само по себе маловероятно, с ней не случилось бы ничего особо страшного. В конце концов, воздух был ее стихией. В худшем случае Несс могла испугаться, в лучшем – даже и не понять, что пару секунд назад могла упасть. Уж где, где, а на крыше с элементалем воздуха наверняка все будет в порядке. Хотя, на всякий случай мужчина все равно укоризненно посмотрел на нее. Наткнувшись на заинтересованный взгляд, устало вздохнул. Видимо, есть вещи, которые невозможно изменить без хирургического вмешательства.
- Да. Анкарр Амэ ошибся.
- Ошибся? – в голосе Несс слышалось неподдельное удивление.
Рэм тряхнул головой. Он и сам ничего не понимал. Чтобы волк, да еще и такой старый, как Анкарр Амэ – ошибся? Такого прежде не случалось никогда. Может, у обычных животных чутье с возрастом притуплялось, но зверь внутри него прежде всего был духом. Духи не стареют. Насколько известно оборотню.
- Да.
Мужчине было тяжело признать это. Все равно что согласиться с тем, что ошибся сам. Мигом придя в мрачное расположение духа, он поднялся на ноги и кивнул девушке. Несс пожала плечами. Для нее все эти душевные муки насчет ошибок какого-то там зверя, живущего внутри него, были вещью совершенно непонятной. Наверное, требовалось как-то утешить Рэма, но элементаль за все время обратной дороги так и не смогла подобрать слова.
Так они и шли, погруженные каждый в свои мысли. Девушка аккуратно ступала в следы, оставленные оборотнем. Для него нынешние сугробы – почти по колено – не представляли существенного препятствия, в то время как достаточно хрупкая Несс то и дело увязала в них. К тому же, в отличие от мужчины, элементаль в тумане ориентировалась плохо. Пару раз по привычке петляющему по улицам Рэму приходилось останавливаться и направлять девушку на верный путь.
Когда Несс куда-то делась в четвертый раз, оборотень начал злиться. В самом деле, нужно было как можно быстрее вернуться обратно! Варг, наверное, уже начинает беспокоиться. В конце концов, старик говорил, что он опять отыскал что-то про Кудесника и просил вернуться как можно быстрее. Да и боязно было оставлять его одного среди искателей, что бы старый шаман там ни говорил. Убить не убьют, но мало ли. Всякая информация о Кудеснике тут, в Городе, ценилась как ничто другое. Как только выживание переставало являться первостепенной задачей, все новоприбывшие начинали пытаться узнать, кто такой этот Кудесник. А новички – они все сперва яростно рвутся в бой, ничего не видя вокруг.
- Рэм!
Звонкий голос элементаля заставил мужчину резко обернуться. Судя по всему, она была где-то неподалеку. Пройдя немного назад, Рэм и впрямь увидел ее. Девушка сидела на коленях прямо на снегу, склонившись над кем-то. Оборотень принюхался, но почувствовал только запах Несс, да в носу защипало от морозного воздуха. Незнакомец же никаких ароматов не источал, а это могло значить только одно.
- Новоприбывший.
Элементаль вздрогнула и, нахмурившись, поднялась на ноги. Большинство из тех, кто жил в Городе уже порядочное время, не слишком жаловали новичков. Новоприбывшие, как правило, не чтили негласных законов искателей, поэтому часто попадали в неприятности. Были среди искателей и такие, кто подбирал их, но это серьезная обуза – новоприбывшее существо. За ним нужен глаз да глаз, особенно в первые недели. Положение дел и без новичка было не слишком радужное, поэтому в девушке сейчас боролись альтруизм и здравый смысл. Мужчина хмыкнул, но добавлять что-либо к уже сказанному не стал – пусть принимает это решение сама. В конце концов, это она нашла новичка. Спустя минут пять Несс вздохнула и, развернувшись, пошла по той дороге, которой они возвращались к Варгу. Называть это место домом язык не поворачивался.
- Эй, Несс, ты уверена?
- Он новичок. Они все одинаковые, - видимо, подобное решение далось ей действительно трудно. Голос дрогнул, но элементаль не добавила больше ни слова.
Рэм кинул взгляд на незнакомца - по его меркам, совсем еще молодого паренька. Оставлять его тут, в снегу, было бы совсем уж подло. Вздохнув, он оттащил и прислонил парня к стене ближайшего дома. После некоторых раздумий накрыл своей курткой. Все же, у достаточно сильного оборотня куда больше шансов продержаться ближайшие полчаса без куртки, чем у этого явно неприспособленного к суровым условиям местной жизни эльфа. Анкарр Амэ, старый дух волка, обитающий внутри мужчины, насмешливо фыркнул. По крайней мере, Рэм ощутил это именно так. Шепот волчьих мыслей на несколько секунд прорвался к его внутреннему слуху. Яркие вспышки образов появились перед глазами и тут же исчезли. Оборотень понял, что дух отчего-то смеялся. Он знает что-то, чего не знает сам мужчина. Рэм нахмурился и кинул на незнакомца еще один, на этот раз последний взгляд.
- Удачи, новичок.
пятница, 27 февраля 2009
Иногда бывает никогда.
Она вошла в комнату, в которой несколько лет назад с такой легкостью рассталась со своими ангельскими крыльями. Она неподвижно стояла, и ее глаза нежно скользили по таким знакомым и родным когда-то предметам и таким бесконечно далеким и чужим сейчас.
В комнате почти ничего не изменилось. Все тот же коварный мягкий диван. Те же фильмы на полке, то же зеркало с ее отражением. И с пластинки на стене ей улыбался своей голливудской улыбкой все тот же солист Modern Talking. Только он очень изменился. Он бы как раньше, но совершенно другой.
Какое-то время назад она отдала бы все за этот вечер с ним, а сейчас только ее сердце билось немного чаще обычного. Слишком много отделяло ее от него, не только время. Она не знала, зачем он снова появился, не понимала, чего он хочет, но была абсолютно уверена – дороги назад уже нет.
Три года назад он появился также внезапно, как и потом исчез. Это был теплый летний вечер. Лучи солнца заливали улицы своим космическим светом, а голубое е небо казалось особенно близким. Она с большой празднично упакованной коробкой спешила на день рождения своего друга. Ее сборы заняли немного больше времени, чем предполагалось, поэтому она почти подпрыгивала на остановке в ожидании заветной маршрутки. И когда возле нее остановилась машина, она, не особенно задумываясь о возможных последствиях, приняла заманчивое предложение подвести ее…
Оказавшись в машине, все изменилось. Она больше никуда не спешила. Любовь с первого взгляда, помешательство, страсть, думайте как угодно. Не было больше дня рождения, обязательств, морали, последствий – ничего больше не было вокруг. Только он.
- Поехали ко мне, - неожиданно и одновременно закономерно сказал он.
Ее ответа не потребовалось, машина уже несколько минут ехала к нему. А она не смотрела в окно, солнечные лучи ослепляли ее, не давая взглянуть на дорогу.
Когда они вошли в комнату, ее глаза устремились на свое отражение в большом зеркале. Из-под косметики проглядывало ее ангельское личико. Она была похода на дорогую фарфоровую куклу: большие голубые глаза с черными ресницами, светло-русые локоны, спадающие чуть ниже плеч, и легкая улыбка на нежно-розовых губах. Ее голова кружилась от нереальности происходящего.
Он обнял ее, и волна ураганного счастья поплыла по ее телу… Безумно прекрасные ощущения, пол уходит из-под ног, тело распадается на молекулы от восторга. В тот момент она летела в облаках и думала, так будет вечно.
Они встречались пол года. Она оставила на его диване свои ангельские крылья, он поделился с ней своими пороками. Они вместе растворялись в одеялах, гуляли по облакам, тонули в пене джакузи, пили шампанское, и все начиналось снова… Их совместное счастье, казалось, было безгранично и безостановочно.
Но неожиданно он какими-то сбивчивыми полубредовыми объяснениями сказал ей, что уезжает куда-то далеко. Может быть надолго, может бить навсегда. Она ничего не понимала, просто глупо смотрела на него и молчала.
Потом она его ждала, потом старалась забыть, потом ненавидела, а потом – в ней что-то сломалось. Боль ушла из ее сердца, оставив после себя пустоту. Она больше не мечтала о нем. Она вообще больше не мечтала. Только ее взгляд изредка плавно скользил по обтекаемым силуэтам пролетающих мимо машин в надежде увидеть только одну…
И вот, три года спустя, он стоял перед ней посреди комнаты и просто смотрел на нее. Его глаза, казалось, кричали о чем-то и в то же время молчали. Часто она его вообще не понимала, а скорей – ей не хотелось в это верить… Вот как сейчас. Совсем как сейчас. Тысячи причин были против них и только одна, чтобы быть вместе. Но они слишком давно не верили в любовь.
- Ты оставила у меня свои крылья. Я хочу вернуть их тебе, - тихо произнес он.
- Они давно стали твоими. Я больше не смогу одеть их. Я выросла и разучилась летать.
И в эту минут все, о чем она и не решалась когда-то мечтать, было таким реальным, что ей даже не верилось. Он предлагал ей вечность…
Но она выбрала жизнь, потому что иногда бывает никогда.
Минуты одиночества так редки,
Но наслаждаюсь ими я сполна…
Перебираю старые заметки
С бокалом красного вина…
Перечитав всю пачку жёлтых писем
От девушки, с которой не сбылось,
Припомнил притчу: от судьбы зависим…
С другою сбудется… авось!..
Авось по жизни выведет кривая
И к счастью, и к успеху, может быть…
Ушёл далёко от родного края, -
Такая выпала мне выть…
Но прерывает думы крик соседки:
- Иди скорей, Валера, на блины!..
Минуты одиночества так редки
На даче тихой, без жены…
:-)
P.S. Выть – участь, судьба, рок
Но наслаждаюсь ими я сполна…
Перебираю старые заметки
С бокалом красного вина…
Перечитав всю пачку жёлтых писем
От девушки, с которой не сбылось,
Припомнил притчу: от судьбы зависим…
С другою сбудется… авось!..
Авось по жизни выведет кривая
И к счастью, и к успеху, может быть…
Ушёл далёко от родного края, -
Такая выпала мне выть…
Но прерывает думы крик соседки:
- Иди скорей, Валера, на блины!..
Минуты одиночества так редки
На даче тихой, без жены…
:-)
P.S. Выть – участь, судьба, рок