понедельник, 21 сентября 2009
воскресенье, 20 сентября 2009
суббота, 19 сентября 2009
Разрыв не всегда означает конец, а часто бывает ступенькой для восхождения.
Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение.
В жизни больше несчастья, чем счастья. То, что она длится не вечно — просто милосердие.
Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.
Хорошо, что у людей ещё остается много важных мелочей, которые приковывают их к жизни, защищают от нее. А вот одиночество — настоящее одиночество, без всяких иллюзий — наступает перед безумием или самоубийством.
Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником — когда видишь, что делает из нее большинство людей.
Эрих Мария Ремарк
Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение.
В жизни больше несчастья, чем счастья. То, что она длится не вечно — просто милосердие.
Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.
Хорошо, что у людей ещё остается много важных мелочей, которые приковывают их к жизни, защищают от нее. А вот одиночество — настоящее одиночество, без всяких иллюзий — наступает перед безумием или самоубийством.
Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником — когда видишь, что делает из нее большинство людей.
Эрих Мария Ремарк
пятница, 18 сентября 2009
четверг, 17 сентября 2009
среда, 16 сентября 2009
вторник, 15 сентября 2009
понедельник, 14 сентября 2009
Судья кинул взляд на массивные золотые часы, что висели у него на запястье.
Стрелка показывала три по полудню.
- Опаздывает. - Раздраженно кинул он в пустоту зала.
- Уже три часа как. - Спокойно ответил черт в темно-синей мантии, расшитой блестками.
В зале суда стояла ленивая тишина. Присяжные заседатели мерно шлепали картами, разыгрывая уже который кон подкидного дурака.
Черти жульничали.
Ангелы проигрывали.
Черт - обвинитель со скучающим видом обрывал с мантии блестки.
Старый ангел, сидевший на стороне защиты, свистяще посапывал, напоминая резиновые игрушки для детей.
- Может завтра его примем? - отвлексяот игры один из присяжных.
- Но сегодня сороковой день! Не знаю, о чем думает этот... мертвый! - Возмущенно подпрыгнул на стуле судья и поправил рукой нимб, сбившийся на бок.
- Ладно, подождем еще.
Судья снова кинул взгляд на часы.
Три двадцать.
Без пятнадцати четыре за Большими воротами послышался шум.
- Ууу... суки! Забрались! С моей-то отдышкой! Черт... Невозможно. Ууф... перевести дыхание... так значит. я неисправимый грешник, атеист, пью... курю. В ад меня. Черт.
Бормотание медленно приближалось, чередуясь иногда со звуками падения, глухим матом сквозь зубы и кашлем.
Наконец все заихло, кто-то прочистил горло, тихо выдохнул " Ну, с богом!" и высокие ворота с жутким скрипом отворились.
- Кхм. Смазать бы. - Поморщившись, пробормотал судья. - Запишите в протокол, что б не забыть.
Стрелка показывала три по полудню.
- Опаздывает. - Раздраженно кинул он в пустоту зала.
- Уже три часа как. - Спокойно ответил черт в темно-синей мантии, расшитой блестками.
В зале суда стояла ленивая тишина. Присяжные заседатели мерно шлепали картами, разыгрывая уже который кон подкидного дурака.
Черти жульничали.
Ангелы проигрывали.
Черт - обвинитель со скучающим видом обрывал с мантии блестки.
Старый ангел, сидевший на стороне защиты, свистяще посапывал, напоминая резиновые игрушки для детей.
- Может завтра его примем? - отвлексяот игры один из присяжных.
- Но сегодня сороковой день! Не знаю, о чем думает этот... мертвый! - Возмущенно подпрыгнул на стуле судья и поправил рукой нимб, сбившийся на бок.
- Ладно, подождем еще.
Судья снова кинул взгляд на часы.
Три двадцать.
Без пятнадцати четыре за Большими воротами послышался шум.
- Ууу... суки! Забрались! С моей-то отдышкой! Черт... Невозможно. Ууф... перевести дыхание... так значит. я неисправимый грешник, атеист, пью... курю. В ад меня. Черт.
Бормотание медленно приближалось, чередуясь иногда со звуками падения, глухим матом сквозь зубы и кашлем.
Наконец все заихло, кто-то прочистил горло, тихо выдохнул " Ну, с богом!" и высокие ворота с жутким скрипом отворились.
- Кхм. Смазать бы. - Поморщившись, пробормотал судья. - Запишите в протокол, что б не забыть.
она собирается плакать, а он – вещи.
ей снятся вещие сны, а ему – небо.
назавтра, шагая к трапу он еще не бо-
ится полета. он спит в самолете. во сне
он возвращается в детство. встречает смерть
на высоте скольких-то тысяч метров.
она просыпается от сквозняка – ветром
(как будто на праздничном торте) задуло свечи
поставленные за здравие и упокой.
ей снятся вещие сны, а ему – небо.
назавтра, шагая к трапу он еще не бо-
ится полета. он спит в самолете. во сне
он возвращается в детство. встречает смерть
на высоте скольких-то тысяч метров.
она просыпается от сквозняка – ветром
(как будто на праздничном торте) задуло свечи
поставленные за здравие и упокой.
Таверна «Под золотой аркой» располагалась на восточной окраине Хальма, там, где дорога с юга разделялась на две. Одна — пыльная, широкая, укатанная и утоптанная — свернув налево, вламывалась в город и постепенно растворялась в путанице улочек. Другая — узкая и каменистая, на которой не разъехаться было двум всадникам и даже двум пешеходам разойтись трудно — карабкалась выше и очень скоро упиралась в ворота храмового комплекса, вделанные в монолитную скалу, широко распахнутые днём и крепко запираемые на ночь.
Поздним вечером в начале северного полугодия (такие вечера особенно темны в южных предгорьях), рыжебородый человек в пёстрых богатых лохмотьях и с кривой абордажной саблей на поясе осадил взмыленного мохнонога напротив таверны. Бросив половину золотой дуги подбежавшему слуге, он спешился и проследовал внутрь. Переступая через тела храпящих вповалку паломников и протискиваясь между столами, за которыми пили, ели, ругались, божились и горланили песни пьяные караванщики, приезжий добрался до стойки, бросил ещё одно полукольцо хозяину, в два глотка осушил поданный кувшин охлаждённого хвойного нектара, настоянного на корнях пьяного мха, и потребовал горячий ужин и отдельную комнату на ночь.
Утром из его комнаты вышел совсем другой господин — не рыжий, а седой, как лунь, без каких-либо признаков бороды, одетый скромно и прилично. И, что характерно — безоружный. Во всяком случае, ни вчерашней пиратской сабли, диковинной в этих местах, ни даже короткого гражданского меча не было видно под распахнутым серым плащом, да и в кармане камзола — голубого, с жёлтой спирально-узорчатой окантовкой по воротнику и манжетам — серьёзную железяку не спрячешь. Довершали наряд господина чистые белые панталоны и жёлтые круглоносые башмаки, подбитые толстой зеленоватой чешуёй морского рогоноса. Башмаки были, пожалуй, единственным, что осталось в нём от вчерашнего разбойника, — если не считать приметного красноватого шрама от левого виска до уголка губ. Этот шрам придавал его сухощавому суровому лицу выражение не то брезгливости, не то неизбывного скепсиса.
Незнакомец раскланялся с хозяином, передал ему — на этот раз из рук в руки — неразломанную золотую спираль из полудюжины витков, сказав что комнату он оставляет за собой ещё по крайней мере на декаду, и тем же манером, протискиваясь и перешагивая, выбрался из таверны. Хозяин молча проводил его глазами. Человеку с такими деньгами, да ещё и вдвое заплатившему вперёд, лишних вопросов не задают.
Слуга, поспешивший следом, бросился было к стойлам, но незнакомец жестом остановил его, добавил ко вчерашней солнечной полудуге два лунных колечка и попросил как следует присмотреть за мохноногом в его отсутствие. И стало окончательно ясно, почему он оставил в комнате свой клинок: в Святилище Жизненосной Аркады пускают только пеших и безоружных.
* * *
Главный коридор святилища казался бесконечным - хотя, разумеется, был не длиннее, чем само святилище, целиком вырубленное в скале. Закруглённые стены коридора, плавно переходившие в сводчатый потолок, были облицованы мутным голубым камнем и через равные промежутки прочерчены косыми золочёными дугами арок. Золотые полукружья перекрещивались над головой и отражались под ногами, в отполированном до зеркального блеска чёрном мраморе пола, создавая впечатление двух непрерывных спиралей, закрученных навстречу друг другу. Пол коридора казался прозрачной и зыбкой полоской тверди, зажатой внутри золотых витков, и по этой полоске было страшно ступать. Она была эфемерна, случайна, почти невероятна, как человеческая жизнь. Она словно возникала из ничего и беспричинно, посреди безграничной голубизны Вселенной, и могла исчезнуть, раствориться в ней в любой из наступающих моментов. Всё, чем живёт человек: высокие цели и низкие вожделения, подвиги и предательства, любовь и ненависть, гордость и стыд, память предков и беспокойство о потомках, редкие озарения духа и повседневный изнуряющий труд, — всё это могло существовать только сейчас и здесь, на узкой полоске тверди внутри двух Спиралей. Только сейчас и здесь жизнь человека обретала смысл — да и то неуловимый и сомнительный. И ни одна из дорог, прямых ли, окольных ли, никогда и никого не выведет за пределы бренной полоски — прозрачной, призрачной, почти не существующей. Даже самый долгий путь начинается с первого шага и заканчивается последним. Конечный путь из бесконечности в бесконечность, из небытия в небытиё...
Коридор соединял два храмовых зала святилища: Южный, открытый для всех, и Северный, доступный лишь посвящённым.
Южный был светел, просторен и радостен. Сюда приходили себя показать и людей посмотреть, похвастаться богатством и посетовать на бедность, развеять сомнения и обрести покой. Здесь возносили молитвы Жизненосной Аркаде, каялись в невольных и вольных грехах и вносили в храмовую казну посильные пожертвования во искупление оных. Золотая Полдневная Арка, с востока на запад пересекавшая светлый свод Южного зала, слепила отражениями многочисленных ярких светильников и вселяла уверенность в завтрашнем дне.
Мало кто из прихожан заглядывал в сумрачный полукруглый зев главного коридора — заглянув же, отшатывался и старался поскорее забыть тревожные мысли о бренности всего сущего. Немногие из заглянувших отшатывались не сразу, а кое-кто даже делал два-три осторожных шага по зеркальному черному мрамору, казавшемуся призрачным и зыбким, — но, оценив предстоящий путь неведомо куда как непосильный или бесполезный, спешил вернуться на шершавые прочные плиты Южного зала. И лишь немногие из немногих доходили до конца бесконечного главного коридора, дабы постучаться — кто требовательно, кто робко — в массивную бронзовую дверь Северного зала.
Иногда эта дверь открывалась, и достучавшийся становился ещё одним Посвящённым.
Много нелепых и мрачных слухов возникало о том, что происходит с Посвященными в Северном зале. Невежественные люди шептали о залитых кровью алтарях, об испытании огнём, водой и железом, о добровольной и даже собственноручной кастрации как обязательном условии Посвящения, о гадании на внутренностях ещё живых высокородных пленников.
Люди пообразованней рассуждали о регулярных самосожжениях Верховного Жреца, познавшего Последнюю Истину, невыносимую для человеческой души, и возносили хвалу Жизненосной Аркаде — за то, что сами, в своё время, так и не дошли до бронзовой двери в конце бесконечного коридора, а если дошли, то не достучались.
Были и такие — не то чтобы совсем невежды, но и не вполне образованные, зато обладавшие практическим складом ума, — которых ни шепотки, ни рассуждения сами по себе не занимали. Эти, досадливо отмахиваясь от недостоверных фактов и досужих домыслов, сразу переходили к выводам, продиктованным соображениями о всеобщей пользе, справедливости и прочих маловразумительных вещах. Чаще всего они предлагали перенести бронзовую дверь из конца главного коридора в начало и наглухо запереть, а ещё лучше — замуровать. Дабы никому не повадно и никому не обидно...
* * *
Седой человек в сером плаще и голубом камзоле неспешно обошёл весь Южный зал. Соблюдая приличия, он ненадолго останавливался возле каждой группки паломников, присоединяя к их молитве свою. Потом, найдя свободный пятачок подальше от стен и колонн, постоял в одиночестве и у всех на виду, подняв руки над головой и устремив взгляд на Полдневную Арку. На три секунды преклонил колени перед будкой исповедника, чтобы сказать ему — не шёпотом, а в полный голос, не таясь:
— Грешен. Убивал. Много.
— Больше не делай так, — слегка опешив, посоветовал жрец.
— Постараюсь, — пообещал незнакомец, поднимаясь и аккуратно отряхивая колени. И скорым шагом направился прямиком в полукруглое устье главного коридора.
По чёрно-призрачной тверди сквозь голубой туман бесконечности седовласый пират прошёл, не оглядываясь, как по родной палубе с юта на бак. И в бронзовую дверь стучать не стал — ни требовательно, ни робко, а просто повернул блестящее кольцо, висевшее в клюве бронзового рогоноса, и дёрнул на себя, потом снова повернул, уже в другую сторону, и вдавил. И дверь перед ним открылась.
Поздним вечером в начале северного полугодия (такие вечера особенно темны в южных предгорьях), рыжебородый человек в пёстрых богатых лохмотьях и с кривой абордажной саблей на поясе осадил взмыленного мохнонога напротив таверны. Бросив половину золотой дуги подбежавшему слуге, он спешился и проследовал внутрь. Переступая через тела храпящих вповалку паломников и протискиваясь между столами, за которыми пили, ели, ругались, божились и горланили песни пьяные караванщики, приезжий добрался до стойки, бросил ещё одно полукольцо хозяину, в два глотка осушил поданный кувшин охлаждённого хвойного нектара, настоянного на корнях пьяного мха, и потребовал горячий ужин и отдельную комнату на ночь.
Утром из его комнаты вышел совсем другой господин — не рыжий, а седой, как лунь, без каких-либо признаков бороды, одетый скромно и прилично. И, что характерно — безоружный. Во всяком случае, ни вчерашней пиратской сабли, диковинной в этих местах, ни даже короткого гражданского меча не было видно под распахнутым серым плащом, да и в кармане камзола — голубого, с жёлтой спирально-узорчатой окантовкой по воротнику и манжетам — серьёзную железяку не спрячешь. Довершали наряд господина чистые белые панталоны и жёлтые круглоносые башмаки, подбитые толстой зеленоватой чешуёй морского рогоноса. Башмаки были, пожалуй, единственным, что осталось в нём от вчерашнего разбойника, — если не считать приметного красноватого шрама от левого виска до уголка губ. Этот шрам придавал его сухощавому суровому лицу выражение не то брезгливости, не то неизбывного скепсиса.
Незнакомец раскланялся с хозяином, передал ему — на этот раз из рук в руки — неразломанную золотую спираль из полудюжины витков, сказав что комнату он оставляет за собой ещё по крайней мере на декаду, и тем же манером, протискиваясь и перешагивая, выбрался из таверны. Хозяин молча проводил его глазами. Человеку с такими деньгами, да ещё и вдвое заплатившему вперёд, лишних вопросов не задают.
Слуга, поспешивший следом, бросился было к стойлам, но незнакомец жестом остановил его, добавил ко вчерашней солнечной полудуге два лунных колечка и попросил как следует присмотреть за мохноногом в его отсутствие. И стало окончательно ясно, почему он оставил в комнате свой клинок: в Святилище Жизненосной Аркады пускают только пеших и безоружных.
* * *
Главный коридор святилища казался бесконечным - хотя, разумеется, был не длиннее, чем само святилище, целиком вырубленное в скале. Закруглённые стены коридора, плавно переходившие в сводчатый потолок, были облицованы мутным голубым камнем и через равные промежутки прочерчены косыми золочёными дугами арок. Золотые полукружья перекрещивались над головой и отражались под ногами, в отполированном до зеркального блеска чёрном мраморе пола, создавая впечатление двух непрерывных спиралей, закрученных навстречу друг другу. Пол коридора казался прозрачной и зыбкой полоской тверди, зажатой внутри золотых витков, и по этой полоске было страшно ступать. Она была эфемерна, случайна, почти невероятна, как человеческая жизнь. Она словно возникала из ничего и беспричинно, посреди безграничной голубизны Вселенной, и могла исчезнуть, раствориться в ней в любой из наступающих моментов. Всё, чем живёт человек: высокие цели и низкие вожделения, подвиги и предательства, любовь и ненависть, гордость и стыд, память предков и беспокойство о потомках, редкие озарения духа и повседневный изнуряющий труд, — всё это могло существовать только сейчас и здесь, на узкой полоске тверди внутри двух Спиралей. Только сейчас и здесь жизнь человека обретала смысл — да и то неуловимый и сомнительный. И ни одна из дорог, прямых ли, окольных ли, никогда и никого не выведет за пределы бренной полоски — прозрачной, призрачной, почти не существующей. Даже самый долгий путь начинается с первого шага и заканчивается последним. Конечный путь из бесконечности в бесконечность, из небытия в небытиё...
Коридор соединял два храмовых зала святилища: Южный, открытый для всех, и Северный, доступный лишь посвящённым.
Южный был светел, просторен и радостен. Сюда приходили себя показать и людей посмотреть, похвастаться богатством и посетовать на бедность, развеять сомнения и обрести покой. Здесь возносили молитвы Жизненосной Аркаде, каялись в невольных и вольных грехах и вносили в храмовую казну посильные пожертвования во искупление оных. Золотая Полдневная Арка, с востока на запад пересекавшая светлый свод Южного зала, слепила отражениями многочисленных ярких светильников и вселяла уверенность в завтрашнем дне.
Мало кто из прихожан заглядывал в сумрачный полукруглый зев главного коридора — заглянув же, отшатывался и старался поскорее забыть тревожные мысли о бренности всего сущего. Немногие из заглянувших отшатывались не сразу, а кое-кто даже делал два-три осторожных шага по зеркальному черному мрамору, казавшемуся призрачным и зыбким, — но, оценив предстоящий путь неведомо куда как непосильный или бесполезный, спешил вернуться на шершавые прочные плиты Южного зала. И лишь немногие из немногих доходили до конца бесконечного главного коридора, дабы постучаться — кто требовательно, кто робко — в массивную бронзовую дверь Северного зала.
Иногда эта дверь открывалась, и достучавшийся становился ещё одним Посвящённым.
Много нелепых и мрачных слухов возникало о том, что происходит с Посвященными в Северном зале. Невежественные люди шептали о залитых кровью алтарях, об испытании огнём, водой и железом, о добровольной и даже собственноручной кастрации как обязательном условии Посвящения, о гадании на внутренностях ещё живых высокородных пленников.
Люди пообразованней рассуждали о регулярных самосожжениях Верховного Жреца, познавшего Последнюю Истину, невыносимую для человеческой души, и возносили хвалу Жизненосной Аркаде — за то, что сами, в своё время, так и не дошли до бронзовой двери в конце бесконечного коридора, а если дошли, то не достучались.
Были и такие — не то чтобы совсем невежды, но и не вполне образованные, зато обладавшие практическим складом ума, — которых ни шепотки, ни рассуждения сами по себе не занимали. Эти, досадливо отмахиваясь от недостоверных фактов и досужих домыслов, сразу переходили к выводам, продиктованным соображениями о всеобщей пользе, справедливости и прочих маловразумительных вещах. Чаще всего они предлагали перенести бронзовую дверь из конца главного коридора в начало и наглухо запереть, а ещё лучше — замуровать. Дабы никому не повадно и никому не обидно...
* * *
Седой человек в сером плаще и голубом камзоле неспешно обошёл весь Южный зал. Соблюдая приличия, он ненадолго останавливался возле каждой группки паломников, присоединяя к их молитве свою. Потом, найдя свободный пятачок подальше от стен и колонн, постоял в одиночестве и у всех на виду, подняв руки над головой и устремив взгляд на Полдневную Арку. На три секунды преклонил колени перед будкой исповедника, чтобы сказать ему — не шёпотом, а в полный голос, не таясь:
— Грешен. Убивал. Много.
— Больше не делай так, — слегка опешив, посоветовал жрец.
— Постараюсь, — пообещал незнакомец, поднимаясь и аккуратно отряхивая колени. И скорым шагом направился прямиком в полукруглое устье главного коридора.
По чёрно-призрачной тверди сквозь голубой туман бесконечности седовласый пират прошёл, не оглядываясь, как по родной палубе с юта на бак. И в бронзовую дверь стучать не стал — ни требовательно, ни робко, а просто повернул блестящее кольцо, висевшее в клюве бронзового рогоноса, и дёрнул на себя, потом снова повернул, уже в другую сторону, и вдавил. И дверь перед ним открылась.
Тема для меломанов - скачиваем музыку много, слушаем часто : ) И! Любим лицензионную качественную музыку.
Можно бесплатно скачивать контент из каталога Yota Музыки в любом количестве и прослушивать его без доступа к Интернету. Не буду вдаваться в подробности, вот инфо с сайта yota: "Более полумиллиона лицензионных композиций от ведущих мировых и российских лейблов в открытом доступе. Мировые знаменитости и музыкальные раритеты — в коллекции Yota есть практически все. Yota Музыка предлагает очень удобный поиск: по альбому или исполнителю, полному названию или его фрагменту, по музыкальному стилю и дате выхода альбома. Можно использовать сразу несколько критериев. Если полученная подборка понравилась, есть возможность сохранить ее под новым названием и в дальнейшем пользоваться собственным готовым музыкальным каналом. Кроме того, особенно понравившиеся треки или альбомы можно записывать в Избранное."
Как недавний довольный пользователь, хочу сказать, что очень удобно : )
p.s. можно, конечно, счесть за рекламу, но мне реально хочется поделиться ценной инфой : )
Можно бесплатно скачивать контент из каталога Yota Музыки в любом количестве и прослушивать его без доступа к Интернету. Не буду вдаваться в подробности, вот инфо с сайта yota: "Более полумиллиона лицензионных композиций от ведущих мировых и российских лейблов в открытом доступе. Мировые знаменитости и музыкальные раритеты — в коллекции Yota есть практически все. Yota Музыка предлагает очень удобный поиск: по альбому или исполнителю, полному названию или его фрагменту, по музыкальному стилю и дате выхода альбома. Можно использовать сразу несколько критериев. Если полученная подборка понравилась, есть возможность сохранить ее под новым названием и в дальнейшем пользоваться собственным готовым музыкальным каналом. Кроме того, особенно понравившиеся треки или альбомы можно записывать в Избранное."
Как недавний довольный пользователь, хочу сказать, что очень удобно : )
p.s. можно, конечно, счесть за рекламу, но мне реально хочется поделиться ценной инфой : )
дело в том, что у меня есть собственная теория относительно мужчин возраста так лет до 30. десять процентов из них — геи, таким образом доступными для женской части населения, остаются девяносто процентов. цифры, на первый взгляд обнадеживающие? ошибаетесь, двадцать из оставшихся состоят в серьезных отношениях — но не со мной. тридцать процентов имеют весьма слабое представление о том, как общаться с женщинами, а потому избегают данных трудностей. они общаются с компьютерами, книгами и онлайн-играми. ну а остальные сорок процентов с кем-то переспали и активно ищут следующей возможности. готова поспорить, что Андрей входит в последнюю группу, в первую очередь потому, что он не голубой.
бруська
бруська
***
- Мне он не нравится, - девочка пошурудила ложкой в овсянке и насупилась, шмыгнув курносым носом.
- Ешь, пожалуйста, - сухощавый юноша лет двадцати, аккуратно поправил белую крахмальную салфетку, защищающую курточку от брызг каши, и пододвинул к девочке кружку с узваром, - Нам нужно ехать. Поешь, пожалуйста.
- Поль, мне он не нравится!
«Плюмс» - сказала каша, шлёпнувшись из ложки прямо на чисто выскобленную столешницу. Юноша с выражением вселенского спокойствия на бледном скуластом лице, спокойно стёр салфеткой овсяную кляксу и строго посмотрел на подопечную:
- Всё, Магрет, пошалила и будет. Доедай кашу и собирайся. Все уже час ждут, когда твоя светлость изволит позавтракать.
Кудрявая черноволосая девочка скуксилась, вцепившись ручонками в край стола, и уставилась в дальний угол обеденного зала, где сидел молодой парень.
В этот ранний час было довольно пустынно – часть постояльцев ещё спала, часть уже покинула постоялый двор. Именно затем, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, Поль, наставник юной графини, и принял решение двинуться в путь в такую рань. Статус статусом, но открыто путешествовать по этой глуши с внучкой министра обороны, он считал несколько опрометчивым. Естественно, что никто не рискнёт перейти дорогу небольшому кортежу, но вот нарваться на шипение вслед – «Демонёнок!» – это пожалуйста.
Особенно учитывая то, что Магрет ненавидела головные уборы и постоянно норовила стащить с головы чепец, являя миру крошечные изящные рожки, поблёскивающие среди густых кудрей. Дикий народ-с, что с него взять…
Сейчас же юная графиня отказывалась от завтрака и затягивала выезд только потому, что ей, видите ли, не понравился какой-то мальчишка-оборванец, забившийся в дальний угол и жующий сыр с хлебом.
Пацан как пацан – худой, жилистый, мрачноватый. Сидит себе молча и жуёт снедь, запивая сидром. По сторонам почти не смотрит. Почему, интересно, на него Магрет взъелась?
- Доедай.
- Не буду, - буркнула девочка и неловко сползла с лавки на пол, - Пошли отсюда.
Поль вздохнул и положил на салфетку пару глухо звякнувших монет. Правильно говорила его мать, когда он нанимался на эту работу, – чтобы воспитывать ребёнка демона, нужно иметь терпение ангела. Но за это, по крайней мере, очень прилично платят.
Гвардеец сопровождения распахнул дверь и подал руку Магрет, чтобы помочь той спуститься с крыльца. Она гордо вздёрнула подбородок и шагнула за порог:
- Всё равно он мне не нравится!
Поль пожал плечами и, мимолётно обернувшись, вздрогнул. Из тёмного угла за ним пытливо наблюдали чёрные как антрацит глаза – блестящие, непроницаемые и равнодушные.
«Да нет, не может быть», - одёрнул он сам себя и поспешил сойти по ступеням, - «Откуда демоны в такой глуши?»
- Мне он не нравится, - девочка пошурудила ложкой в овсянке и насупилась, шмыгнув курносым носом.
- Ешь, пожалуйста, - сухощавый юноша лет двадцати, аккуратно поправил белую крахмальную салфетку, защищающую курточку от брызг каши, и пододвинул к девочке кружку с узваром, - Нам нужно ехать. Поешь, пожалуйста.
- Поль, мне он не нравится!
«Плюмс» - сказала каша, шлёпнувшись из ложки прямо на чисто выскобленную столешницу. Юноша с выражением вселенского спокойствия на бледном скуластом лице, спокойно стёр салфеткой овсяную кляксу и строго посмотрел на подопечную:
- Всё, Магрет, пошалила и будет. Доедай кашу и собирайся. Все уже час ждут, когда твоя светлость изволит позавтракать.
Кудрявая черноволосая девочка скуксилась, вцепившись ручонками в край стола, и уставилась в дальний угол обеденного зала, где сидел молодой парень.
В этот ранний час было довольно пустынно – часть постояльцев ещё спала, часть уже покинула постоялый двор. Именно затем, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания, Поль, наставник юной графини, и принял решение двинуться в путь в такую рань. Статус статусом, но открыто путешествовать по этой глуши с внучкой министра обороны, он считал несколько опрометчивым. Естественно, что никто не рискнёт перейти дорогу небольшому кортежу, но вот нарваться на шипение вслед – «Демонёнок!» – это пожалуйста.
Особенно учитывая то, что Магрет ненавидела головные уборы и постоянно норовила стащить с головы чепец, являя миру крошечные изящные рожки, поблёскивающие среди густых кудрей. Дикий народ-с, что с него взять…
Сейчас же юная графиня отказывалась от завтрака и затягивала выезд только потому, что ей, видите ли, не понравился какой-то мальчишка-оборванец, забившийся в дальний угол и жующий сыр с хлебом.
Пацан как пацан – худой, жилистый, мрачноватый. Сидит себе молча и жуёт снедь, запивая сидром. По сторонам почти не смотрит. Почему, интересно, на него Магрет взъелась?
- Доедай.
- Не буду, - буркнула девочка и неловко сползла с лавки на пол, - Пошли отсюда.
Поль вздохнул и положил на салфетку пару глухо звякнувших монет. Правильно говорила его мать, когда он нанимался на эту работу, – чтобы воспитывать ребёнка демона, нужно иметь терпение ангела. Но за это, по крайней мере, очень прилично платят.
Гвардеец сопровождения распахнул дверь и подал руку Магрет, чтобы помочь той спуститься с крыльца. Она гордо вздёрнула подбородок и шагнула за порог:
- Всё равно он мне не нравится!
Поль пожал плечами и, мимолётно обернувшись, вздрогнул. Из тёмного угла за ним пытливо наблюдали чёрные как антрацит глаза – блестящие, непроницаемые и равнодушные.
«Да нет, не может быть», - одёрнул он сам себя и поспешил сойти по ступеням, - «Откуда демоны в такой глуши?»