воскресенье, 25 октября 2009
суббота, 24 октября 2009
Они красивы, посмотри! Фарфоровая кожа, голубые глазки, ресницы до неба, яркий румянец, алые губки, точеные ножки. Розовые ленточки, сверкающие стразы, кружева, колье, декольте, мини, каблук. Рот на замке – это нравится многим. Элегантные манеры, походка королевы, белоснежная улыбка и идеальный маникюр. Брюнетки, блондинки, рыжие с кудряшками - ты можешь выбрать любую. Посмотри! Вот они, как на витрине. Они – КУКЛЫ. Они живут, как умеют. По клубам бродят, глотают сладкий дым, белым порошком марафетят носик, боятся любви длиннее одной ночи,…прощанья легки, а все встречи на раз, новые люди теряются в расплывчатом круге как будто друзей и подруг. В незнакомой постели с аспирина начинается утро, вечер - с текилы, и уж ночь как во сне. Они не помнят небо, не помнят звезды и луну, свет ультрафиолета и неон заменяют им всё. Огни светомузыки создают иллюзию жизни.
Куклы - подружки на кожаных диванах вместе пьют Мартини, обсуждая проблемы. Да какие у них могут быть проблемы!? Новые туфли, старый бой-френд. Дружба? Или вражда? Сплетни про неё, сплетни про тебя…. Пластмассовые девочки со злым языком не умеют дружить. Они - КУКЛЫ. Они умеют мстить, ненавидеть и не прощать, они не пожалеют и не поймут. Быть может, они просто не умеют жить?
Красивая обложка привлекает, завораживает взор, вот уже пелена на глазах, и ты готов ради нее на все. Но в ответ ничего, она улыбнется и пойдет дальше потягивать свой коктейль из высокого стакана с яркой трубочкой. Она – КУКЛА. Она не оценит красивых стихов и страстных признаний, лишь хруст купюр в твоем кошельке заставит обратить на тебя внимание. Стеклянные глаза, пластиковые эмоции, отточенные движения, слова без смысла, в тряпичном сердце пусто… всего лишь ИГРА в чувства. Нет внутри тепла, нет состраданья, нет души…. У Куклы вид красивый, но ПУСТОТА внутри.
Взгляни на них. Их красота искусственна, всё это недолговечная мишура. Они лишь КУКЛЫ. Спроси себя – кто тебе нужен? Пластмассовая девочка или, может быть, ты сумеешь разглядеть среди блеска страз ту, которая подарит тебе настоящие эмоции? Ту, которая умеет любить, ту, которая умеет жить?
Решай! Выбор за тобой!
Куклы - подружки на кожаных диванах вместе пьют Мартини, обсуждая проблемы. Да какие у них могут быть проблемы!? Новые туфли, старый бой-френд. Дружба? Или вражда? Сплетни про неё, сплетни про тебя…. Пластмассовые девочки со злым языком не умеют дружить. Они - КУКЛЫ. Они умеют мстить, ненавидеть и не прощать, они не пожалеют и не поймут. Быть может, они просто не умеют жить?
Красивая обложка привлекает, завораживает взор, вот уже пелена на глазах, и ты готов ради нее на все. Но в ответ ничего, она улыбнется и пойдет дальше потягивать свой коктейль из высокого стакана с яркой трубочкой. Она – КУКЛА. Она не оценит красивых стихов и страстных признаний, лишь хруст купюр в твоем кошельке заставит обратить на тебя внимание. Стеклянные глаза, пластиковые эмоции, отточенные движения, слова без смысла, в тряпичном сердце пусто… всего лишь ИГРА в чувства. Нет внутри тепла, нет состраданья, нет души…. У Куклы вид красивый, но ПУСТОТА внутри.
Взгляни на них. Их красота искусственна, всё это недолговечная мишура. Они лишь КУКЛЫ. Спроси себя – кто тебе нужен? Пластмассовая девочка или, может быть, ты сумеешь разглядеть среди блеска страз ту, которая подарит тебе настоящие эмоции? Ту, которая умеет любить, ту, которая умеет жить?
Решай! Выбор за тобой!
пятница, 23 октября 2009
Господа хорррроооошие!
Прошу потратить немного времени без особого смысла и познакомиться с нашей ролевой -
Академия Магии Эдэтрион.
Идея нашей ролевой не блещет оригинальностью. Да, учебное заведение. Да, толпы безбашенных подростков. Да, магия. И за чем же тогда переводить на нас своё драгоценное время, которое ещё и деньги? Правильно, непонятно. Наверное, всё дело в шарме и обаянии. Или просто повезло, и вы случайно натолкнулись на сие безумное сочинение. Возможных вариантов очень много. В своё оправдание могу лишь добавить, что мы старались сделать Эдэтрион чем-то хоть чуточку отличающимся и непохожим. Смею надеяться, что эта изюминка не затерялась.
Если вы всё-таки заглянете, будем вам очень рады. Спасибо за уделённое время. ^__^
Рейтинг - NC-17
Никаких главных героев, сплошные неканоны и возможность создать свою сюжетную линию.
Разыскиваются как ученики, так и преподаватели.
Ведь говорят, что лучше один раз увидеть...
Тема: спасибо
Обаси, Лагос (Нигерия 19.10.09 (18:33)
Я приехал из Нигерии изучить Россию.
Зашёл в ресторан, и очень рад, что вежливое, хорошее обслуживание, вкусно и никто не говорит, что у меня плохой цвет кожи и русский язык. В другом ресторане обижали, а у вас нет.
Откуда: форум Теремка
Обаси, Лагос (Нигерия 19.10.09 (18:33)
Я приехал из Нигерии изучить Россию.
Зашёл в ресторан, и очень рад, что вежливое, хорошее обслуживание, вкусно и никто не говорит, что у меня плохой цвет кожи и русский язык. В другом ресторане обижали, а у вас нет.
Откуда: форум Теремка
Метро. Час пик.
С сидячего встает парень, одет не особенно богато, но чисто и красиво. Состояние у парня между средним опьянением и той стадией, когда нехило штормит, но на ногах держится сам. Подходит вольной походкой к двери вагона. Мотыльнув от качки на кучку пассажиров, долго извиняется, в том числе за подвыпившее свое состояние. Затем, прильнув к своему отражению в стекле, начинает проникновенно распекать его (отражение): "Ну, зачем же ты,
, так напился?! Ведь знал же, , что тебе, , потом будет очень плохо. Зачем ты напился, ?" и в том же духе все то время, пока мой друг ехал от Киевской до Октябрьской.
где: Москва, метро
С сидячего встает парень, одет не особенно богато, но чисто и красиво. Состояние у парня между средним опьянением и той стадией, когда нехило штормит, но на ногах держится сам. Подходит вольной походкой к двери вагона. Мотыльнув от качки на кучку пассажиров, долго извиняется, в том числе за подвыпившее свое состояние. Затем, прильнув к своему отражению в стекле, начинает проникновенно распекать его (отражение): "Ну, зачем же ты,
, так напился?! Ведь знал же, , что тебе, , потом будет очень плохо. Зачем ты напился, ?" и в том же духе все то время, пока мой друг ехал от Киевской до Октябрьской.где: Москва, метро
Небольшая зарисовка в исторических декорациях, написанная в подарок для Вот - Черт
***
Галдёж нарастал.
Народу в таверну набивалось всё больше и больше – казалось, сейчас сюда переместилась вся жизнь Картахены. Но это, конечно же, было не так. Просто сегодня в порт прибыл португальский караван из Византии и купцы, таможенники, ростовщики, сутенёры да мелкое жульё не без основания рассчитывали на поживу.
Хозяин едва успевал разливать довольно сносное вино всем страждущим, не забывая отсылать бутылки вполне приличного аликанте более состоятельным посетителям.
Например, вон в тот дальний угол, куда расторопная Долорес относила уже третью бутылку. И, судя по тому, с каким удовольствием она это делала, посетитель не скупился на мелкое серебро для пышногрудой вертлявой смуглянки…
Жизнь бурлила как суп в котелке. Купцы пили, таможенники сквернословили, ростовщики обсчитывали, сутенёры предлагали, а нищие и монахи обирали простых смертным именем господа.
Шёл март месяц 1314 года.
***
- Мир тебе, господин.
Из пёстрой толпы, разморенной от кухонного чада и кислого вина, выделилась сухощавая сутулая фигура в старом, застиранном до бурого цвета, плаще. Человек появился так внезапно и так незаметно сел за стол, что создалось впечатление, будто он сидел тут с самого начала вечера.
Посетитель, ранее заказавший у служанки три бутылки аликанте, слегка подался вперёд и поддёрнул край капюшона.
- И тебе мир. Как мне называть тебя?
Человек в плаще откинулся к стене и сказал:
- Милостью Аллаха Хассан моё имя. А как мне тебя звать, достопочтенный?
Голос у него был глухой и абсолютно невыразительный. Попроси кого опознать, не вспомнит ничего – ни тембра, ни говора, ни интонации.
Посетитель в капюшоне поднял голову, позволив увидеть вновь прибывшему очертания гладковыбритых щёк, широкого нормандского подбородка и приметный шрам, уродующий нижнюю губу:
- Зови меня Гуго.
Оба назвавшихся чужими именами скупо кивнули друг другу в знак того, что всё поняли – эти имена могли сказать многое тому, кто слушал и слышал.
Но здесь, в одной из дешёвых портовых таверн славного испанского города Картахены, вряд ли кто-то слышал про Гуго де Пейна, не говоря уже о Хассане ибн Саббахе. И даже слухач, буде его кто-то решил направить сюда, догадался бы, что тот, кто пришёл раньше назвался именем основателя ордена тамплиеров, а пришедший позже – именем Горного Старца, главы ассасинов…
Вопросы истории и большой политики ценятся весьма недорого, когда есть пожива, вино и доступные женщины.
- Не рискует ли достопочтенный встречаться в подобном месте? - спросил тот, кто назвался Хассаном.
- Это место не хуже и не лучше других. Безопасней было бы увидеться под стенами Храма господня, но дело не терпит отлагательств.
Ассасин понятливо усмехнулся и опустил взгляд:
- Слово сказано. И воля могущественного должна быть исполнена.
- Да, - веско сорвалось с изуродованных губ, - in principio erat Verbum, в начале было Слово. И слово должно сочетаться с делом.
***
Париж замер в предвкушении – скоро начнётся.
Готовы факелы, опущенные в вёдро со смолой. Готовы вязанки хвороста, с тщательностью и прилежанием уложенные вокруг помоста со столбом. Наконец, готовы люди – тысячи тех, кто пришёл на площадь, чтобы увидеть казнь. И глашатай уже набрал воздуха в лёгкие, чтобы огласить приговор впавшим в ересь…
Всё давно решено. Великий магистр ордена зазнавшихся храмовников Жак де Моле – измождённый, разбитый пытками старик – скоро будет очищен и предстанет перед Господом, чьё величие смел попрать. А тот в благости своей поступит с грешником по своему разумению…
Весь цвет и вся чернь Парижа ждут.
Вот уже заключённых ввели на помост. Где их гордыня? Где власть, состояние и слава воинов, сражавшихся в Святой земле? Где знаменитые белые плащи с красным божьим крестом? Нет их. Есть только люди – жалкие тела, которые сгорят быстрее, чем ветер донесёт дым и запах пригоревшего к дереву мяса до городской стены.
Папа безучастен, королевская свита молчит, монарх торжествует.
Ещё недавно он был должником могущественного Ордена. А сейчас посмотри, король, вот перед тобой Великий магистр – тот, кто посмел заявлять властителю Франции, что он имеет долговые обязательства перед рыцарями-ростовщиками.
Не бывать этому.
И, торжествуя, король подаёт знак.
Факелы вспыхивают, занимается и хворост. Толпа дружным отливом шарахается от разгорающегося пламени. И людской гул вторит гулу и треску огня.
Но он не может заглушить последних слов магистра:
- Папа Климент! Король Филипп! Гийом де Ногаре! Не пройдет и года, как я призову вас на Суд Божий! Проклинаю вас!
***
Пышногрудая Долорес поставила на столешницу четвёртую по счёту бутылку вина и призывно улыбнулась. Тамплиер кивнул головой, жестом попросив её удалиться. Девушка насупилась и, махнув юбками, упорхнула обслуживать остальных посетителей.
- Значит, трое? - совершенно равнодушно спросил ассасин.
- Да, - подтвердил храмовник, - Трое – Папа, король и его прихвостень.
- Носящие красный крест никогда не желали мелких достижений, - заметил посланец Горного Старца.
- Всё во имя Господа, - сурово произнёс рыцарь Храма. - Не нам, Господи, не нам, но имени твоему ниспошли славу!
Ассасин склонил голову – Аллах Христу не враг, если это выгодно обоим.
- Достославный скажет о сроках?
- Великий магистр назначил год, - энергично сказал собеседник. – Но братья сказали – как можно скорее. Чем быстрее слуги шейха исполнят дело, тем полнее наполнится сокровищница владыки.
- Те, кто носят красное на белом никогда не отступают от своих обязательств, - склонил голову звавшийся Хассаном.
- Не отступаем. И другим не даём отступать, - с напором отметил тамплиер.
Ассасин понимающе кивнул и поправил край плаща. Храмовник отметил, что ладони у него тёмные узкие, покрытые сетью сильно выступающих вен. Движения посланца Горного Старцы были точными и стремительными, но лишёнными всяческой суеты.
Рыцарь храма улыбнулся, и неприятная гримаса исказила изуродованный шрамом рот – он знал людей, подобных нынешнему собеседнику. Он видел результаты работы таких профессионалов – там, в Святой земле. Он видел трупы имамов, заколотых прямо во время молитвы, шейхов, не покинувших покоев наложниц, крестоносных баронов, так и умерших на своих любовницах… Много их было, тех, кто почувствовал во рту вкус яда или холод кинжала под ребром.
Ассасины всегда выполняли заказ. И слово магистра будет исполнено – тамплиер в этом не сомневался.
***
Чем дальше, тем больше таверна напоминала то ли чистилище, то ли само пекло – гомон, чад, запах прогорклого масла на прокаленных сковородах и сонмы теней, снующих в тумане с запахом жаркого и лука.
И кому какое дело, о чём разговаривают двое угрюмых мужчин в дальнем углу, если они заказывают еду и платят за вино?
Пробегая мимо с очередным тяжёлым подносом, уставленным мисками, кружками и жбанами, Долорес глянула в угол, но стол, где сидели двое в плащах, был уже пуст. Чуть позже, когда она смахивала со столешницы крошки и переставляла на поднос посуду, из-под миски выкатился и словно сам собой упал в ей передник полновесный золотой франк.
Тамплиеры всегда щедро платили за заказ.
***
Галдёж нарастал.
Народу в таверну набивалось всё больше и больше – казалось, сейчас сюда переместилась вся жизнь Картахены. Но это, конечно же, было не так. Просто сегодня в порт прибыл португальский караван из Византии и купцы, таможенники, ростовщики, сутенёры да мелкое жульё не без основания рассчитывали на поживу.
Хозяин едва успевал разливать довольно сносное вино всем страждущим, не забывая отсылать бутылки вполне приличного аликанте более состоятельным посетителям.
Например, вон в тот дальний угол, куда расторопная Долорес относила уже третью бутылку. И, судя по тому, с каким удовольствием она это делала, посетитель не скупился на мелкое серебро для пышногрудой вертлявой смуглянки…
Жизнь бурлила как суп в котелке. Купцы пили, таможенники сквернословили, ростовщики обсчитывали, сутенёры предлагали, а нищие и монахи обирали простых смертным именем господа.
Шёл март месяц 1314 года.
***
- Мир тебе, господин.
Из пёстрой толпы, разморенной от кухонного чада и кислого вина, выделилась сухощавая сутулая фигура в старом, застиранном до бурого цвета, плаще. Человек появился так внезапно и так незаметно сел за стол, что создалось впечатление, будто он сидел тут с самого начала вечера.
Посетитель, ранее заказавший у служанки три бутылки аликанте, слегка подался вперёд и поддёрнул край капюшона.
- И тебе мир. Как мне называть тебя?
Человек в плаще откинулся к стене и сказал:
- Милостью Аллаха Хассан моё имя. А как мне тебя звать, достопочтенный?
Голос у него был глухой и абсолютно невыразительный. Попроси кого опознать, не вспомнит ничего – ни тембра, ни говора, ни интонации.
Посетитель в капюшоне поднял голову, позволив увидеть вновь прибывшему очертания гладковыбритых щёк, широкого нормандского подбородка и приметный шрам, уродующий нижнюю губу:
- Зови меня Гуго.
Оба назвавшихся чужими именами скупо кивнули друг другу в знак того, что всё поняли – эти имена могли сказать многое тому, кто слушал и слышал.
Но здесь, в одной из дешёвых портовых таверн славного испанского города Картахены, вряд ли кто-то слышал про Гуго де Пейна, не говоря уже о Хассане ибн Саббахе. И даже слухач, буде его кто-то решил направить сюда, догадался бы, что тот, кто пришёл раньше назвался именем основателя ордена тамплиеров, а пришедший позже – именем Горного Старца, главы ассасинов…
Вопросы истории и большой политики ценятся весьма недорого, когда есть пожива, вино и доступные женщины.
- Не рискует ли достопочтенный встречаться в подобном месте? - спросил тот, кто назвался Хассаном.
- Это место не хуже и не лучше других. Безопасней было бы увидеться под стенами Храма господня, но дело не терпит отлагательств.
Ассасин понятливо усмехнулся и опустил взгляд:
- Слово сказано. И воля могущественного должна быть исполнена.
- Да, - веско сорвалось с изуродованных губ, - in principio erat Verbum, в начале было Слово. И слово должно сочетаться с делом.
***
Париж замер в предвкушении – скоро начнётся.
Готовы факелы, опущенные в вёдро со смолой. Готовы вязанки хвороста, с тщательностью и прилежанием уложенные вокруг помоста со столбом. Наконец, готовы люди – тысячи тех, кто пришёл на площадь, чтобы увидеть казнь. И глашатай уже набрал воздуха в лёгкие, чтобы огласить приговор впавшим в ересь…
Всё давно решено. Великий магистр ордена зазнавшихся храмовников Жак де Моле – измождённый, разбитый пытками старик – скоро будет очищен и предстанет перед Господом, чьё величие смел попрать. А тот в благости своей поступит с грешником по своему разумению…
Весь цвет и вся чернь Парижа ждут.
Вот уже заключённых ввели на помост. Где их гордыня? Где власть, состояние и слава воинов, сражавшихся в Святой земле? Где знаменитые белые плащи с красным божьим крестом? Нет их. Есть только люди – жалкие тела, которые сгорят быстрее, чем ветер донесёт дым и запах пригоревшего к дереву мяса до городской стены.
Папа безучастен, королевская свита молчит, монарх торжествует.
Ещё недавно он был должником могущественного Ордена. А сейчас посмотри, король, вот перед тобой Великий магистр – тот, кто посмел заявлять властителю Франции, что он имеет долговые обязательства перед рыцарями-ростовщиками.
Не бывать этому.
И, торжествуя, король подаёт знак.
Факелы вспыхивают, занимается и хворост. Толпа дружным отливом шарахается от разгорающегося пламени. И людской гул вторит гулу и треску огня.
Но он не может заглушить последних слов магистра:
- Папа Климент! Король Филипп! Гийом де Ногаре! Не пройдет и года, как я призову вас на Суд Божий! Проклинаю вас!
***
Пышногрудая Долорес поставила на столешницу четвёртую по счёту бутылку вина и призывно улыбнулась. Тамплиер кивнул головой, жестом попросив её удалиться. Девушка насупилась и, махнув юбками, упорхнула обслуживать остальных посетителей.
- Значит, трое? - совершенно равнодушно спросил ассасин.
- Да, - подтвердил храмовник, - Трое – Папа, король и его прихвостень.
- Носящие красный крест никогда не желали мелких достижений, - заметил посланец Горного Старца.
- Всё во имя Господа, - сурово произнёс рыцарь Храма. - Не нам, Господи, не нам, но имени твоему ниспошли славу!
Ассасин склонил голову – Аллах Христу не враг, если это выгодно обоим.
- Достославный скажет о сроках?
- Великий магистр назначил год, - энергично сказал собеседник. – Но братья сказали – как можно скорее. Чем быстрее слуги шейха исполнят дело, тем полнее наполнится сокровищница владыки.
- Те, кто носят красное на белом никогда не отступают от своих обязательств, - склонил голову звавшийся Хассаном.
- Не отступаем. И другим не даём отступать, - с напором отметил тамплиер.
Ассасин понимающе кивнул и поправил край плаща. Храмовник отметил, что ладони у него тёмные узкие, покрытые сетью сильно выступающих вен. Движения посланца Горного Старцы были точными и стремительными, но лишёнными всяческой суеты.
Рыцарь храма улыбнулся, и неприятная гримаса исказила изуродованный шрамом рот – он знал людей, подобных нынешнему собеседнику. Он видел результаты работы таких профессионалов – там, в Святой земле. Он видел трупы имамов, заколотых прямо во время молитвы, шейхов, не покинувших покоев наложниц, крестоносных баронов, так и умерших на своих любовницах… Много их было, тех, кто почувствовал во рту вкус яда или холод кинжала под ребром.
Ассасины всегда выполняли заказ. И слово магистра будет исполнено – тамплиер в этом не сомневался.
***
Чем дальше, тем больше таверна напоминала то ли чистилище, то ли само пекло – гомон, чад, запах прогорклого масла на прокаленных сковородах и сонмы теней, снующих в тумане с запахом жаркого и лука.
И кому какое дело, о чём разговаривают двое угрюмых мужчин в дальнем углу, если они заказывают еду и платят за вино?
Пробегая мимо с очередным тяжёлым подносом, уставленным мисками, кружками и жбанами, Долорес глянула в угол, но стол, где сидели двое в плащах, был уже пуст. Чуть позже, когда она смахивала со столешницы крошки и переставляла на поднос посуду, из-под миски выкатился и словно сам собой упал в ей передник полновесный золотой франк.
Тамплиеры всегда щедро платили за заказ.
четверг, 22 октября 2009
Нежно по губам, случайно
Тихо шелестишь по коже.
Ты довел меня до дрожи,
Плачу громко и печально.
Плачу сильно, но от счастья.
Ты меня провел до дома,
Будто бы совсем знакомый,
Стал моей незримой частью.
Приходи, мы выпьем чаю,
Таешь от тепла людского.
Не хочу сейчас другого.
Помогаешь мне отчаянно.
Забывать о тех кто бросил..
Ты пришел за мной, любимый?
Господи, какой красивый.
Я ждала тебя всю осень.
На моей щеке остался.
В сердце пар, как будто, стужа,
А я, словно, твоя лужа.
Он нелепо улыбался..
Мой любимый человек.
Приходи почаще..
Снег.
Тихо шелестишь по коже.
Ты довел меня до дрожи,
Плачу громко и печально.
Плачу сильно, но от счастья.
Ты меня провел до дома,
Будто бы совсем знакомый,
Стал моей незримой частью.
Приходи, мы выпьем чаю,
Таешь от тепла людского.
Не хочу сейчас другого.
Помогаешь мне отчаянно.
Забывать о тех кто бросил..
Ты пришел за мной, любимый?
Господи, какой красивый.
Я ждала тебя всю осень.
На моей щеке остался.
В сердце пар, как будто, стужа,
А я, словно, твоя лужа.
Он нелепо улыбался..
Мой любимый человек.
Приходи почаще..
Снег.
Падение. 2
Школа
Амарель рассеянно вслушивался в монотонный голос учителя, пытаясь вникнуть в то, о чем тот говорит. Однако мысли все время разбегались. И было весьма нелегко собрать их в кучу.
Сидевший рядом Фибрамес подтолкнул товарища локтем.
- Рэль, прекрати спать!
- Что? – Амарель с трудом заставил себя встрепенуться.
- Ты что, ночью не спал? – Фибрамес покосился на нынешнюю подружку Амареля – рыжеволосую Энне. Та сидела на самой последней парте и с загадочной улыбкой посматривала в сторону мальчиков.
- Тебе-то что? – вяло огрызнулся Амарель.
- Мне ничего. Просто спросил, – все так же шепотом продолжал Фибрамес.
Дождавшись, пока учитель повернется к ним спиной, объясняя что-то маленькой худенькой девочке за передней партой, Фибрамес тихо поинтересовался: - Слышь… ты мне так и не рассказал толком, почему жрецам Кальфандры требуется именно белая кошка.
- Думаешь, я сам это подробно знаю? Но мы можем выяснить.
- Каким образом?
- Отправиться в храм и спросить у них об этом.
Веснушчатое лицо Фибрамеса заметно побледнело: он, не боявшийся чужих кулаков и ремня своего отца, сурово воспитывавшего сына, перед жрецами Кальфандры, богини смерти, испытывал почти суеверный ужас.
До них явственно доносился скучный голос учителя:
- Гафарса омывается водами Матафийского океана и находится на юго-западе Мерферийского материка. Ее южным соседом является Бей-Ял, северным – Афирилэнд, восточным – Ихранджан, с запада у нас Море-Эра. Природа нашей страны разнообразна и очень красива. Кто скажет, как называется я наша знаменитая горная цепь на юге?
Фибрамес немедленно вскинул руку, стараясь избежать пристального взгляда Амареля, ждавшего его ответа.
- Можно я скажу?
- Давай, - учитель повернулся к их парте, мельком отметив, как сын кузнеца Леефе что-то рисует на грифельной дощечке вместо того, чтобы слушать учителя.
- Аторка она называется.
- Правильно, молодец. Леефе! А чем это ты так занят, что даже урок географии тебя не интересует?
Амарель сердито поглядел на Фибрамеса – нечего было привлекать внимание к их парте.
- Да так, ничего, учитель.
- Значит, ничего, – медленно повторил учитель. – Коли так. Назови мне самую длинную реку Гафарса.
Амарель судорожно попытался припомнить вышеупомянутую реку, но, честно говоря, это ему никак не удавалось. Может быть, потому, что он почти не слушал учителя, а может быть, потому, что он почти не читал книгу по географии родной страны.
- Ну же? – поторопил учитель и счел нужным добавить: - Если кто-нибудь подскажет, выставлю за дверь школы.
- Не помню, - безнадежно произнес Амарель и украдкой бросил взгляд на Энне. Девчонка была влюблена в него по уши и сейчас не отрывала глаз от их парты.
- Очень жаль, неудовлетворительно, - сухо произнес учитель. – Когда я встречусь с вашим отцом, постараюсь объяснить ему, что в школу детей отдают не с двенадцати, а с десяти лет и у них вследствие этого с детства развивается интерес к наукам. Ты же, Леефе, мог бы и не поступать в школу вообще, ибо в тебе не наблюдается и вовсе никакого интереса.
С этими словами он отвернулся, а Амарель шепнул Фибрамесу:
- После уроков идем в храм. И не вздумай отпираться, понял?
- Чего это тебе так хочется туда пойти? – сердито пробурчал товарищ. – Только из-за того. что я попросил тебя объяснить насчет белых кошек?
Амарель неопределенно пожал плечами. На самом деле ему давно хотелось побывать в таинственном зловещем храме, жрецы которого ходили только в черном и всегда с таким видом, будто только что вернулись с похорон близкого родственника. Какая-то отталкивающая и вместе с тем неотразимо притягательная аура царила возле храмов богини смерти, и в последнее время острое любопытство и желание узнать, как выглядят храмы изнутри пересилили строгий отцовский запрет. Неце, понятное дело, пришел в ужас, когда как-то раз Амарель дома упомянул о своем желании поглядеть изнутри на какой-нибудь из храмов Кальфандры – всего их в Фаарне было пять, - и строго-настрого запрети мальчику даже приближаться к храмам Кровавой богини. Однако Амарель не оставлял свою идею и то и дело мыслями возвращался к ней.
-Отец тебя выпорет,- уверенно прошептал Фибрамес. – И мой меня.
- А ты что, порки испугался?
- Нет, но…
- Тогда в чем же дело? – не отставал Амарель, не обращая внимания на то, что учитель неодобрительно косится на них.- Если боишься, так и скажи. И я пойду один.
- Нет уж, - друг заметно напрягся, - одного я тебя туда не пущу. Ладно уж, пойдем вместе.
Храм, который находился ближе всего к школе, был самым красивым образцом архитектуры среди остальных храмов. Издали он казался безлюдным, но Амарель и Фибрамес слышали, что в любое время в храмах Кровавого Культа дежурят либо сами жрецы, либо их ученики.
С каждым шагом, приближавшим мальчишек к храму, Фибрамес все больше нервничал. Он предпочел бы встретиться в драке с половиной компании Миэрко, нежели заходить в этот храм.
- Ты уверен, что они спокойно отнесутся к нежданным посетителям? - то и дело спрашивал он Амареля, чьи черные глаза зачарованно и восхищенно обозревали храм. – Вдруг они решат, что наше присутствие оскверняет это место?
Амарель не отвечал. Мрачная красота храма вызвала какой-то странный отклик в его душе, и он подумал о том, каково там внутри. Должно быть, полутьма, свечи и жутковатая торжественность…
- О, черт! – простонал Фибрамес, и Амарель взглянул на него. – Энне увязалась за нами.
Амарель едва не выругался и оглянулся через плечо, сбавив шаг. Девочка шла за ними, испуганно поглядывая в сторону храма и влюблено – в сторону Амареля.
Фибрамес и Амарель остановились и подождали, пока Энне поравняется с ними. Рыжевато-карие глаза смущенно блеснули, перебежали с одного хмурого мальчишеского лица на другое, и Энне остановилась перед ними.
- Куда ты, Энне? – спросил Амарель. Девчонка покраснела, метнула на него свой взгляд застенчивой лани и ответила не сразу:
- Я с вами.
- Ты что, не видишь – это храм богини смерти! – вмешался Фибрамес. – Ты ночью потом от испуга не уснешь!
Энне с неожиданной твердостью ответила:
- А я не боюсь. Я посмотреть хочу, так же как и вы.
- А если у тебя дома узнают?
- А если у вас дома узнают? – отпарировала она.
Амарель еще больше нахмурился.
- Энне, в это место женщин не пускают… так я слышал.
- Я хоть одним глазком гляну, - упорствовала девчонка.
- Нет! – непреклонно отрезал сын кузнеца Леефе. – И не думай об этом. Не вздумай идти за нами, поняла?!
В глазах Энне вспыхнули обида, недоумение, ресницы дрогнули. Фибрамес боялся, что она вот-вот расплачется, но девочка не стала этого делать – она лишь молча повернулась и ушла.
- По-моему, ты был чересчур груб с ней, - буркнул Фибрамес, шагая вперед по пыльной дороге. Солнце светило сверху, как раскаленный шар, и было очень жарко, поэтому Фибрамес даже не надел башмаков при выходе из дому и шел теперь, увязая босыми ногами в пыли.
Амарель тоже был без башмаков, и ноги у него были гораздо меньше, чем у товарища. Сложением, как и лицом, он больше походил на свою хрупкую, изящную мать, нежели на широкоплечего, похожего на могучего дровосека отца.
- Разве? Если бы я не был груб, она бы точно пошла за нами. Тебе это надо? – передернул плечами Амарель.
Фибрамес сунул руки в карманы штанов и угрюмо ответил:
- Я бы на ее месте точно не пошел.
Храм Кальфандры
Тяжелые резные двери храма были открыты, и Амарель, потихоньку подобравшись к ним, начал открывать. Фибрамес, бледный, но полный решимости не оставлять друга одного, мысленно дивился тому, как осторожный и осмотрительный Амарель сам сует голову в змеиное гнездо.
Чуть-чуть приоткрыв дверь, мальчик заглянул внутрь. После ослепительного света солнца на улице ему казалось, что внутри храма Несравненной, как называли свою богиню жрецы Кальфандры, совершенно темно. Но вскоре он убедился в том, что неправ – в главной зале храма царила лишь полутьма, которую рассеивал слабый свет факелов на стенах.
- Ну что там? - настороженно поинтересовался Фибрамес.
Амарель ничего не успел ответить, потому что прямо перед ним вдруг выросла высокая тощая фигура жреца в черном. Лицо жреца было бледным и худым, как и у большинства остальных, и определить его возраст было трудно, особенно если учесть, что Амарелю было совсем и не до этого – жрец ловко ухватил его за руку и, распахнув дверь, втащил в храм.
Фибрамес ахнул и одним махом влетел внутрь вслед за ними прежде, чем жрец успел закрыть двери. Он и сам не понял, как так случилось, что он сумел перебороть страх перед этим жутким местом…
Внутри не было никого, кроме одного жреца – того самого, который сейчас так цепко держал Амареля, и младшего ученика, подметавшего пол в храме. В сторону Фибрамеса и Амареля он глянул с любопытством и недоумением. Фибрамес мельком отметил, что, в отличие от жреца, носившего длинные, почти до лопаток, прямые темные волосы, в которых кое-где виднелась седина, младший ученик был острижен совсем коротко.
Жрец пристально смотрел на Амареля. На его худом остроносом лице замерло очень странное выражение.
И Фибрамес с изумление понял, что это было выражение… восторга от осуществившейся мечты.
Фаресар, темный маг и один из самых ревнивых служителей Кровавого Культа, последние пять лет был одержим мечтой, которую в его душу вдохнуло постоянное чтение священных книг Кальфандры. Мечтой об Идеальном Ученике.
“…И встал однажды Фегреон с молитвы и увидел, как навстречу ему идет мальчик. Этот мальчик был отмечен печатью Кальфандры. Восторг обуял Фегреона, неземное ощущение радости, когда понял он, что то и есть Ученик, обещанный ему величайшей богиней. Каждый жрец мечтает о достойнейшем продолжателе дела своего – поклонения Несравненной, и лишь Идеальный Ученик может помочь осуществиться этой святой и благородной мечте…”
Этот отрывок из легенды постоянно вставал перед внутренним взором Фаресара, которому уже было далеко за пятьдесят, но который никак не мог найти среди множества своих младших учеников достойного – того, кто действительно смог бы стать жрецом Третьего Храма Кальфандры. Того самого храма, который темный маг когда-то возвел собственноручно и в котором был лишь один жрец – он сам. Этот храм был дорог Фаресару как частичка его души, его преклонения перед богиней Кальфандрой, и унаследовать это чудесное строение. Образец прекрасной архитектуры и истинной веры должен был истинный жрец. Идеальный Ученик.
Легенда гласила, что Идеального Ученика узнаешь по глазам. Достаточно один раз взглянуть на него, чтобы узнать в этом взоре грядущее торжество Религии Смерти.
И Фаресар заглядывал в глаза каждому из своих учеников. Он неустанно искал того, кто станет хранителем Третьего Храма. Но все никак не находил…
Пока не повстречал Амареля Леефе.
Амарель не мог понять, почему этот старик так странно на него уставился. Тяжелый взгляд жреца было трудно выдержать, и мальчик опустил глаза.
- Кто вы такие? – Фаресар усилием воли заставил себя оторваться мыслью от мечты. Только бы не спугнуть мальчишку. Ведь тот сам пришел в храм. Что, если…
- Меня зовут Амарель Леефе, а это мой друг Фибрамес Михрен, - Амарель кивнул на товарища, которому явно было все больше и больше не по себе. И его можно было понять.
Младший ученик, подметавший пол, то и дело поглядывал в их сторону. У него были рыжие короткие волосы, карие глаза и угрюмое веснушчатое личико. На вид ему было лет одиннадцать.
- Оставь нас,Изул,- велел ему учитель.
- Но учитель Фаресар…
- Оставь, я сказал. Потом подметешь. Пока иди все приготовь к службе.
Мальчишка молча кивнул и удалился, оставив метлу в углу. А жрец повернулся к незваным гостям.
- Так зачем вы явились сюда? – Фаресар попытался выжать из себя улыбку, но он так давно не улыбался, что забыл, как это делается вообще.
И все же душа его пела. Идеальный Ученик… Идеальный Ученик…
Амарель глядел больше в пол, чем на жреца, - тот пугал его лишь чуть меньше, чем Фибрамеса.
- Мы… ээ…
- Лучше говорите правду, - голос Фаресара звучал мягко, но за ним скрывалась определенная угроза.
Фибрамес молчал и жалел о том, что позволил Амарелю уговорить себя пойти сюда и что вообще не остановил друга хотя бы силой от подобного поступка…
- Мы хотели узнать, для чего жрецам Кальфандры белые кошки, - помедлив, произнес Амарель.
Не стоит лгать, мальчик, мысленно внушал ему Фаресар. Для твоего же блага, будь со мной правдив. И тогда я введу тебя в круг избранных…
- Белые кошки? Существует легенда, согласно которой белая кошка самая чистая из всех существ этой породы. Иногда мы проводим определенные службы, во время которых проливается кровь самого чистого животного, которым у нас, жрецов Кальфандры, считается кошка. Итак, самое чистое животное – это кошка, а самая чистая кошка – это белая. Теперь все понятно? – Фаресар говорил тоном учителя в школе.
Проливается кровь… Амарель вспомнил Иеру и настойчивость, с которой Миэрко предлагал деньги за кошку.
- И так как в Фаарне белых кошек весьма мало, - продолжал жрец Кальфандры, - то приходится довольствоваться теми, что есть, увы.
- А что происходит с животными после службы? – тихо поинтересовался Фибрамес.
Фаресар небрежно пожал плечами.
- Как правило, умирают. Но чаще дух вылетает из них во время службы.
- И как часто проходят такие службы?
- Примерно раз в неделю.
Амарель судорожно сглотнул и продолжал внимательно рассматривать пол, на котором были нарисованы какие-то диковинные узоры.
- А что вы даете тем, кто приносит вам кошек?
- Смотря каких. Обычно это делают уличные мальчишки, и они приносят самых обыкновенных кошек, за которых мы даем не больше десяти монет.
- А сколько за белую?
- О, белая – это редкость! – Фаресар поднял указательный палец. – За нее мы даем золотой.
Теперь понятно, почему Миэрко так хотел заполучить Иеру. Проклятый жадный ублюдок.
- Спасибо за информацию, - Амарель был сама вежливость, хотя его взгляд выдавал, что он боится жреца и всей этой зловещей атмосферы, в которой, однако же, было что-то… привлекательное, как с удивлением подумал сын кузнеца Леефе.
- Да, спасибо, - торопливо подхватил Фибрамес, державшийся поближе к двери, - а теперь можно нам уйти?
Фаресар сдержал нетерпение. Нельзя удерживать силой…
- Идите. Можете приходить сюда в любое время. Здесь, кроме меня, нет жрецов, а я узнаю вас, - он наконец-то сумел улыбнуться, но улыбался он только Амарелю, не замечая его друга. – Если меня вдруг не окажется, а вас встретит кто-нибудь из младших, велите им позвать Фаресара. И я приму вас.
Амарель на мгновение поднял на него глаза. Ему захотелось задержаться… с чего бы это? Чары? Наваждение? Потрясенный, мальчик тем не менее попытался взять себя в руки и поспешно пошел к двери.
Прежде чем выйти, он еще раз оглянулся. Фаресар все так же улыбался и смотрел на него странным, непонятным взглядом.
Сон
Перед ним раскинулось поле – огромное, необъятное поле, сплошь поросшее черной, абсолютно черной травой. Кое-где среди травинок пробивались темно-фиолетовые, с узорами цветы – они были прекрасны, но от них веяло ароматом тления.
Амарель стоял посреди этого поля и держал в руках несколько маленьких фигурок. Он сам не понимал, что это за фигурки и откуда они у него взялись. Подчинившись внезапному порыву, он присел на корточки и ссыпал все фигурки на траву.
Их было пять. Четыре человеческие и одна – фигурка животного. Маленькой белой кошечки, в которой Амарель тотчас же узнал Иеру.
Человеческие фигурки принадлежали его отцу, матери, Фибрамесу и какой-то незнакомой белокурой девушке. Взгляд Амареля задержался на ней – она была совсем как живая, только до смешного маленькая. Типичная северянка – светлые волосы, голубые глаза.
В какой-то момент мальчику показалось, будто игрушечная фигурка ему подмигнула.
Куклы. Это всего лишь куклы, твердил внутренний голос, стремясь успокоить своего владельца. Однако Амарель чувствовал, как им начинает овладевать паника.
Это не куклы. Не куклы. Они настоящие, живые…
Кто-то приближался, шел к нему по черной траве. Амарель поднял голову и увидел Фаресара. Жрец богини смерти улыбнулся и протянул руку.
- Пойдем со мной. Я покажу тебе то, что приведет тебя к вершине небесного блаженства. И тогда ты возблагодаришь своего наставника…
Какого наставника? Какая вершина? Амарель ничего не понимал, но аромат фиолетовых цветов дурманил его сознание и делала его безвольным и послушным. Он медленно поднялся на ноги.
- Брось кукол, – вкрадчиво шепнул голос Фаресара. – Они же только мешают тебе. Брось их… смотри, две уже развалились.
Амарель взглянул вниз и увидел, что фигурки его матери и отца превратились в прах. Ужас охватил мальчика, и он невольно отпрянул от Фаресара.
- Что…что вы с ними сделали?!
- Ничего, Амарель, ничего, они просто сами ушли с нашего пути. Они больше не будут нам мешать. Ну же, дай мне твою руку.
Но Амарель все еще колебался. Он окинул взглядом бескрайнее черное поле вокруг, фиолетовые цветы. В его груди рос протест.
- Я не хочу. Если я пойду с вами, они тоже развалятся в прах, - он кивнул на остальные фигурки. – Я не хочу, чтобы они развалились…
- Дурак, - пожал плечами темный жрец, – это же всего лишь куклы. Неужели ты сам не видишь?
- Это не куклы, - прошептал Амарель, наклонившись над травой и пытаясь собрать в ладони ускользающий прах. – Это не куклы….
Прах превратился в дымок, витавший над землей, и Фаресар исчез. Черное поле окутал туман, фигурки исчезли.
- Где вы?! – закричал Амарель, чувствуя, как ледяной страх подбирается к его сердцу. – Где вы?! Отец! Мама! Фибрамес! Иера! Где вы?
Он подумал об этой девушке. Как же ее зовут? Она ведь тоже что-то для него значит, пусть он пока и незнаком с ней. Что-то очень важное. Быть может, она из тех, кто ведет за собой и заставляет поверить в несбыточную мечту?
- Какие глупости, - пропел у него над ухом женский голос. Кажется, он слышал его и раньше.… Да это же та красивая женщина, назвавшаяся Сферель Гриффи!
- Какие глупости, Ами, - повторила она. Амарель оглянулся и увидел ее сзади – так же как и Фаресар, она улыбалась и протягивала руку.
- Пойдем, мой бедненький. Тебе страшно?
Ему стало лучше, заметно лучше, да и туман исчез. Она волшебница, она просто добрая фея.
- Да, я пойду с вами, - он шагнул к ней и взял протянутую руку, но та вдруг превратилась в скользкую, шипящую змею…
…Амарель проснулся от собственного крика и тут же погрузился в темноту ночи. Ничего нет – никакого черного поля, никакой Сферель, никакого Фаресара и…никаких фигурок. Вспомнив фигурки, Амарель задрожал. Они были в точности как человеческие. Только гораздо меньше.
Что это такое, какое-то дьявольское наваждение? Чары того жреца, Фаресара? Амарель не помнил, чтобы ему когда-либо раньше снились кошмары. Разве что в раннем детстве.
Дверь его спальни отворилась, и внутрь проскользнула Эме со свечой в руке.
- Ами, что-нибудь случилось? – Она приблизилась и села на его кровать, протянула тонкую смуглую руку, коснувшись его коротких черных кудрей. – Тебе что, кошмары снились?
- Нет, - пробурчал Амарель, пытаясь отвести ее руку. Вечно мать нянчится с ним, как будто ему пять лет.
Эме покачала головой, слегка улыбнулась в темноте.
- А знаешь, ты произнес это слово в точности как твой отец.
Отец. Амарель с беспокойством думал, не видел ли их с Фибрамесом кто-нибудь у храма Кальфандры. В Фаарне редко что-либо остается незамеченным. Но Неце вряд ли еще знает, что сын был в запретном месте, иначе бы он давно вызвал того на откровенный разговор, разозлился бы, наорал на него или выпорол бы, - и, возможно, правильно сделал бы.
Эме снова провела рукой оп его волосам.
- Так все в порядке, Ами?
- Все хорошо, мама. Иди спать, - устало произнес Амарель, отворачиваясь от нее. Зачем рассказывать ей об этом странном сне? Чем она может объяснить его?
Эме встала и направилась к двери, оглянулась с улыбкой, прежде чем выйти.
- Ты так быстро растешь, Ами. Неужели завтра тебе уже четырнадцать исполняется? Ну ладно, не буду тебе досаждать. Спокойной ночи…
И она вышла. Амарель покачал головой. В последнее время мать стала какая-то немного странная, постоянно говорит с сожалением о том, что он вырос, и за ним бегают девчонки.
Девчонки. Энне.
Надеюсь, она не очень на меня обиделась за вчерашнюю грубость. В любом случае, я беспокоился о ней. И она должна это оценить.
Амарель попробовал уснуть обратно, но в голову постоянно лезли воспоминания о том кошмаре. Фаресар… Этот в высшей степени странный тип. Как он их с Фибрамесом звал в храм…
Их? Он тебя звал. И только на тебя и смотрел. Странно…что же ему надо?
Сферель. Эта красивая, очаровательная женщина. Амарель не отказался бы увидеть ее еще раз. Но почему в его сне ее рука превратилась в змею? Значит ли это, что этой особе не следует доверять?
Какая чепуха! Теперь ты начал верить в сны?
Надо постараться поскорее забыть об этом сне. И не придавать ему значения.
Приняв это решение, Амарель закрыл глаза и долго лежал так, пытаясь ни о чем не думать, но мысли все равно упорно возвращались к увиденному им во сне.
Белокурая голубоглазая девушка… кто же она?
Встреча
Джиллиан проснулась, когда забрезжил рассвет. Из соседней комнаты доносился мощный храп, и девушка брезгливо поморщилась - она вспомнила вчерашний вечер и очередного полупьяного мужика, которого мать притащила домой.
Осторожно, стараясь лишними звуками не разбудить спящих, Джиллиан стала одеваться. Лучше уйти до того, как они проснутся.
Натянув на себя старенькое серое платье и наспех расчесав длинные золотистые волосы, Джиллиан погляделась в маленькое треснутое зеркальце, когда-то подаренное ей главарем уличной компании Миэрко, и потихоньку выскользнула из дому.
Джиллиан Рэсхолд была чистокровной афирилэндкой. Когда-то ее мать и отец приехали сюда, в Фаарне, столицу соседней страны Гафарса, скрываясь от закона – отец Джиллиан был вором. В Гафарса он подхватил какую-то местную болезнь и быстро умер, а мать Джиллиан стала шататься по кабакам и водить домой мужчин, которые платили ей деньги. Вскоре молва о Белокурой Проститутке, как называли мать Джиллиан, пошла по всему городу.
Джиллиан, к тому времени заканчивавшая третий класс школы, была позорно выгнана с клеймом “дочь гулящей твари”. Не помогли ни отличные оценки, ни слезы несчастной девочки, которая помчалась домой и обнаружила мать в объятиях очередного хахаля. “Чего ревешь?” – грубовато поинтересовалась тогда Белокурая Проститутка. “Из школы выгнали”, - сквозь слезы выдавила из себя Джиллиан. Мать расхохоталась и легко шлепнула ее по щеке. “Ну и дурочка! Сдалась тебе эта школа, думаешь, эти гафарсийские ханжи способны чему-нибудь научить?”
С тех пор Джиллиан шаталась по улицам и пробовала как-то устроить свою личную жизнь. Ремесло матери было ей глубоко отвратительно, но в Нижних Кварталах трудно было прожить честным заработком. Это были самые грязные, убогие, бедняцкие кварталы, в которых жил кто попало.
Миэрко Фарреса, высокий и сильный семнадцатилетний парень, главарь местных хулиганов, сразу же оценил Джиллиан и предложил ей стать его девушкой, взамен пообещав уберечь ее от приставаний других. Джиллиан, у которой не было другого выбора, согласилась. Она побаивалась Миэрко, к тому же тот был некрасив и вспыльчив, когда выпьет, а пил он довольно часто, как и все обитатели Нижних Кварталов, - но именно Миэрко вышвырнул из окна очередного материнского любовника, когда тот стал слишком уж решительно приставать к Джиллиан.
Где-то в глубине души Джиллиан жили тоска, отчаяние и страстное стремление выбраться из низов, выйти замуж за кого-нибудь из Средних Кварталов – на Верхние она даже не замахивалась своими мечтами, так как в верхних жили одни аристократы и очень богатые люди. Нет, устремления бедной шестнадцатилетней девушки из Северных Земель были вполне земными и осуществимыми…вот только кому была нужна дочь Белокурой Проститутки? Даже на рынке торговцы смотрели сквозь Джиллиан и с ледяным видом отдавали ей товар,а дружки Миэрко были очень не прочь пристать к ней, - чего уж там говорить о чем-то большем? Пока Миэрко был увлечен Джиллиан, и она чувствовала себя в относительной безопасности, но что произойдет, когда она ему надоест? Она беззащитна против мужчин, этих похотливых скотов с грубыми манерами. Где-то, быть может, есть и другие, с хорошими манерами и красивыми глазами, в которых будет не отражение животного инстинкта, а чистое чувство любви, но пока Джиллиан таких не встречала. Видела издали похожих, но… при виде ее подобные молодые люди спешили прочь, брезгливо кривя губы – дочь Белокурой Проститутки! Это хуже рабского клейма на теле.
А все-таки Джиллиан ждала. И надеялась.
Утро было прохладным, и Джиллиан было холодно в ее старом, поношенном и почти ветхом платье. Мать никогда не давала ей свои платья поносить, утверждая: “Тебе и одно платье сойдет, ты же не работаешь, как я”.
Джиллиан горько усмехнулась. Теперь это называется работой.
Она торопливо шла по улицам, обхватив плечи руками и пытаясь согреться. Ничего, скоро засияет солнце, и ей будет тепло.
Хорошо бы сегодня не наткнуться на Миэрко. В последнее время он стал просто отвратителен и груб, а его прикосновения заставляли Джиллиан вздрагивать от омерзения.
Задумавшись, она сама не заметила, как оказалась в Средних Кварталах. Люди здесь смотрели на нее косо – что ты делаешь тут, дочь Белокурой Проститутки? Отправляйся-ка к своей блудливой мамаше!
Они не произносили эти слова, но Джиллиан безотчетно чувствовала, как иголки их взглядов впиваются в ее кожу.
Зря она сюда пришла. Да еще и в такое время.
Неподалеку стала собираться кучка молодых людей, переговаривающихся друг с другом и изредка бросавших взгляды на проходившую мимо девушку. Один из них вдруг увязался за ней и схватил ее за руку не менее грубо, чем это делал Миэрко.
- Привет, девка! Не хочешь прогуляться?
- Отстань, - сквозь зубы процедила Джиллиан, пытаясь вырвать руку. Но тип не отставал.
- Чего это ты такая недотрога? Небось в своем квартале не такая, а?
- Оставь меня в покое! – закричала Джиллиан так громко, что шедшие впереди двое мальчишек оглянулись. И остановились, так что Джиллиан и приставала едва не налетели на них.
Мальчишкам, должно быть, едва исполнилось четырнадцать лет. Оба носили белые рубашки и черные штаны, и ноги их были босы. На этом сходство и заканчивалось.
Джиллиан взглянула на того, что слева, и замерла на месте. У него были черные кудрявые волосы, большие черные глаза и бледное, невинно-красивое лицо. На плече мальчика сидела белая пушистая кошка, зеленые глаза ее были устремлены прямо на парня, пристававшего к Джиллиан.
“Какой хорошенький”, - подумала Джиллиан и глянула на второго, пониже ростом и гораздо шире в плечах. Его широкое лицо было покрыто веснушками, на голове торчали коричневые вихры.
- Что это вы пристаете к девушке? – вежливо поинтересовался черноволосый, скользнул взглядом по Джиллиан…и глаза его широко раскрылись. В них промелькнуло какое-то непонятное выражение.
Его товарищ красноречиво сжал кулаки довольно больших размеров и посоветовал приставале убираться вон. Тот, будучи, видимо, трусом по натуре, сплюнул и предпочел отступить. Предварительно, впрочем, пояснив защитникам Джиллиан, что они имеют глупость защищать дочь уличной девки.
- Сама она, видать, такая же! – Прибавив к этому несколько непечатных выражений, мерзкий тип удалился.
Джиллиан не выдержала и разрыдалась от унижения. Она немедленно повернула назад и хотела уйти, но черноволосый задержал ее:
- Подождите, красавица! Как вас зовут?
- Оставьте меня! – Джиллиан, тем не менее, остановилась. – Я… - Она не знала, что сказать.
- Давайте познакомимся, - предложил мальчик все тем же тоном, как будто они находились в каком-нибудь замке и она была не менее, чем дочерью хозяина. – Меня зовут Амарель Леефе, а это мой друг Фибрамес Михрен, - он кивнул на веснушчатого. Тот был заметно смущен словами приставалы и явно нехотя поздоровался с девушкой.
- А меня зовут Джиллиан Рэсхолд, - робко улыбнулась она. Черноволосый совершил совсем уж немыслимый поступок: взял ее за руку и поцеловал ее. Джиллиан онемела – она не привыкла, чтобы ей целовали руки, да еще и как ни в чем ни бывало, как светской даме.
- Рад знакомству с вами, Джиллиан.
[\MORE]
Школа
Амарель рассеянно вслушивался в монотонный голос учителя, пытаясь вникнуть в то, о чем тот говорит. Однако мысли все время разбегались. И было весьма нелегко собрать их в кучу.
Сидевший рядом Фибрамес подтолкнул товарища локтем.
- Рэль, прекрати спать!
- Что? – Амарель с трудом заставил себя встрепенуться.
- Ты что, ночью не спал? – Фибрамес покосился на нынешнюю подружку Амареля – рыжеволосую Энне. Та сидела на самой последней парте и с загадочной улыбкой посматривала в сторону мальчиков.
- Тебе-то что? – вяло огрызнулся Амарель.
- Мне ничего. Просто спросил, – все так же шепотом продолжал Фибрамес.
Дождавшись, пока учитель повернется к ним спиной, объясняя что-то маленькой худенькой девочке за передней партой, Фибрамес тихо поинтересовался: - Слышь… ты мне так и не рассказал толком, почему жрецам Кальфандры требуется именно белая кошка.
- Думаешь, я сам это подробно знаю? Но мы можем выяснить.
- Каким образом?
- Отправиться в храм и спросить у них об этом.
Веснушчатое лицо Фибрамеса заметно побледнело: он, не боявшийся чужих кулаков и ремня своего отца, сурово воспитывавшего сына, перед жрецами Кальфандры, богини смерти, испытывал почти суеверный ужас.
До них явственно доносился скучный голос учителя:
- Гафарса омывается водами Матафийского океана и находится на юго-западе Мерферийского материка. Ее южным соседом является Бей-Ял, северным – Афирилэнд, восточным – Ихранджан, с запада у нас Море-Эра. Природа нашей страны разнообразна и очень красива. Кто скажет, как называется я наша знаменитая горная цепь на юге?
Фибрамес немедленно вскинул руку, стараясь избежать пристального взгляда Амареля, ждавшего его ответа.
- Можно я скажу?
- Давай, - учитель повернулся к их парте, мельком отметив, как сын кузнеца Леефе что-то рисует на грифельной дощечке вместо того, чтобы слушать учителя.
- Аторка она называется.
- Правильно, молодец. Леефе! А чем это ты так занят, что даже урок географии тебя не интересует?
Амарель сердито поглядел на Фибрамеса – нечего было привлекать внимание к их парте.
- Да так, ничего, учитель.
- Значит, ничего, – медленно повторил учитель. – Коли так. Назови мне самую длинную реку Гафарса.
Амарель судорожно попытался припомнить вышеупомянутую реку, но, честно говоря, это ему никак не удавалось. Может быть, потому, что он почти не слушал учителя, а может быть, потому, что он почти не читал книгу по географии родной страны.
- Ну же? – поторопил учитель и счел нужным добавить: - Если кто-нибудь подскажет, выставлю за дверь школы.
- Не помню, - безнадежно произнес Амарель и украдкой бросил взгляд на Энне. Девчонка была влюблена в него по уши и сейчас не отрывала глаз от их парты.
- Очень жаль, неудовлетворительно, - сухо произнес учитель. – Когда я встречусь с вашим отцом, постараюсь объяснить ему, что в школу детей отдают не с двенадцати, а с десяти лет и у них вследствие этого с детства развивается интерес к наукам. Ты же, Леефе, мог бы и не поступать в школу вообще, ибо в тебе не наблюдается и вовсе никакого интереса.
С этими словами он отвернулся, а Амарель шепнул Фибрамесу:
- После уроков идем в храм. И не вздумай отпираться, понял?
- Чего это тебе так хочется туда пойти? – сердито пробурчал товарищ. – Только из-за того. что я попросил тебя объяснить насчет белых кошек?
Амарель неопределенно пожал плечами. На самом деле ему давно хотелось побывать в таинственном зловещем храме, жрецы которого ходили только в черном и всегда с таким видом, будто только что вернулись с похорон близкого родственника. Какая-то отталкивающая и вместе с тем неотразимо притягательная аура царила возле храмов богини смерти, и в последнее время острое любопытство и желание узнать, как выглядят храмы изнутри пересилили строгий отцовский запрет. Неце, понятное дело, пришел в ужас, когда как-то раз Амарель дома упомянул о своем желании поглядеть изнутри на какой-нибудь из храмов Кальфандры – всего их в Фаарне было пять, - и строго-настрого запрети мальчику даже приближаться к храмам Кровавой богини. Однако Амарель не оставлял свою идею и то и дело мыслями возвращался к ней.
-Отец тебя выпорет,- уверенно прошептал Фибрамес. – И мой меня.
- А ты что, порки испугался?
- Нет, но…
- Тогда в чем же дело? – не отставал Амарель, не обращая внимания на то, что учитель неодобрительно косится на них.- Если боишься, так и скажи. И я пойду один.
- Нет уж, - друг заметно напрягся, - одного я тебя туда не пущу. Ладно уж, пойдем вместе.
Храм, который находился ближе всего к школе, был самым красивым образцом архитектуры среди остальных храмов. Издали он казался безлюдным, но Амарель и Фибрамес слышали, что в любое время в храмах Кровавого Культа дежурят либо сами жрецы, либо их ученики.
С каждым шагом, приближавшим мальчишек к храму, Фибрамес все больше нервничал. Он предпочел бы встретиться в драке с половиной компании Миэрко, нежели заходить в этот храм.
- Ты уверен, что они спокойно отнесутся к нежданным посетителям? - то и дело спрашивал он Амареля, чьи черные глаза зачарованно и восхищенно обозревали храм. – Вдруг они решат, что наше присутствие оскверняет это место?
Амарель не отвечал. Мрачная красота храма вызвала какой-то странный отклик в его душе, и он подумал о том, каково там внутри. Должно быть, полутьма, свечи и жутковатая торжественность…
- О, черт! – простонал Фибрамес, и Амарель взглянул на него. – Энне увязалась за нами.
Амарель едва не выругался и оглянулся через плечо, сбавив шаг. Девочка шла за ними, испуганно поглядывая в сторону храма и влюблено – в сторону Амареля.
Фибрамес и Амарель остановились и подождали, пока Энне поравняется с ними. Рыжевато-карие глаза смущенно блеснули, перебежали с одного хмурого мальчишеского лица на другое, и Энне остановилась перед ними.
- Куда ты, Энне? – спросил Амарель. Девчонка покраснела, метнула на него свой взгляд застенчивой лани и ответила не сразу:
- Я с вами.
- Ты что, не видишь – это храм богини смерти! – вмешался Фибрамес. – Ты ночью потом от испуга не уснешь!
Энне с неожиданной твердостью ответила:
- А я не боюсь. Я посмотреть хочу, так же как и вы.
- А если у тебя дома узнают?
- А если у вас дома узнают? – отпарировала она.
Амарель еще больше нахмурился.
- Энне, в это место женщин не пускают… так я слышал.
- Я хоть одним глазком гляну, - упорствовала девчонка.
- Нет! – непреклонно отрезал сын кузнеца Леефе. – И не думай об этом. Не вздумай идти за нами, поняла?!
В глазах Энне вспыхнули обида, недоумение, ресницы дрогнули. Фибрамес боялся, что она вот-вот расплачется, но девочка не стала этого делать – она лишь молча повернулась и ушла.
- По-моему, ты был чересчур груб с ней, - буркнул Фибрамес, шагая вперед по пыльной дороге. Солнце светило сверху, как раскаленный шар, и было очень жарко, поэтому Фибрамес даже не надел башмаков при выходе из дому и шел теперь, увязая босыми ногами в пыли.
Амарель тоже был без башмаков, и ноги у него были гораздо меньше, чем у товарища. Сложением, как и лицом, он больше походил на свою хрупкую, изящную мать, нежели на широкоплечего, похожего на могучего дровосека отца.
- Разве? Если бы я не был груб, она бы точно пошла за нами. Тебе это надо? – передернул плечами Амарель.
Фибрамес сунул руки в карманы штанов и угрюмо ответил:
- Я бы на ее месте точно не пошел.
Храм Кальфандры
Тяжелые резные двери храма были открыты, и Амарель, потихоньку подобравшись к ним, начал открывать. Фибрамес, бледный, но полный решимости не оставлять друга одного, мысленно дивился тому, как осторожный и осмотрительный Амарель сам сует голову в змеиное гнездо.
Чуть-чуть приоткрыв дверь, мальчик заглянул внутрь. После ослепительного света солнца на улице ему казалось, что внутри храма Несравненной, как называли свою богиню жрецы Кальфандры, совершенно темно. Но вскоре он убедился в том, что неправ – в главной зале храма царила лишь полутьма, которую рассеивал слабый свет факелов на стенах.
- Ну что там? - настороженно поинтересовался Фибрамес.
Амарель ничего не успел ответить, потому что прямо перед ним вдруг выросла высокая тощая фигура жреца в черном. Лицо жреца было бледным и худым, как и у большинства остальных, и определить его возраст было трудно, особенно если учесть, что Амарелю было совсем и не до этого – жрец ловко ухватил его за руку и, распахнув дверь, втащил в храм.
Фибрамес ахнул и одним махом влетел внутрь вслед за ними прежде, чем жрец успел закрыть двери. Он и сам не понял, как так случилось, что он сумел перебороть страх перед этим жутким местом…
Внутри не было никого, кроме одного жреца – того самого, который сейчас так цепко держал Амареля, и младшего ученика, подметавшего пол в храме. В сторону Фибрамеса и Амареля он глянул с любопытством и недоумением. Фибрамес мельком отметил, что, в отличие от жреца, носившего длинные, почти до лопаток, прямые темные волосы, в которых кое-где виднелась седина, младший ученик был острижен совсем коротко.
Жрец пристально смотрел на Амареля. На его худом остроносом лице замерло очень странное выражение.
И Фибрамес с изумление понял, что это было выражение… восторга от осуществившейся мечты.
Фаресар, темный маг и один из самых ревнивых служителей Кровавого Культа, последние пять лет был одержим мечтой, которую в его душу вдохнуло постоянное чтение священных книг Кальфандры. Мечтой об Идеальном Ученике.
“…И встал однажды Фегреон с молитвы и увидел, как навстречу ему идет мальчик. Этот мальчик был отмечен печатью Кальфандры. Восторг обуял Фегреона, неземное ощущение радости, когда понял он, что то и есть Ученик, обещанный ему величайшей богиней. Каждый жрец мечтает о достойнейшем продолжателе дела своего – поклонения Несравненной, и лишь Идеальный Ученик может помочь осуществиться этой святой и благородной мечте…”
Этот отрывок из легенды постоянно вставал перед внутренним взором Фаресара, которому уже было далеко за пятьдесят, но который никак не мог найти среди множества своих младших учеников достойного – того, кто действительно смог бы стать жрецом Третьего Храма Кальфандры. Того самого храма, который темный маг когда-то возвел собственноручно и в котором был лишь один жрец – он сам. Этот храм был дорог Фаресару как частичка его души, его преклонения перед богиней Кальфандрой, и унаследовать это чудесное строение. Образец прекрасной архитектуры и истинной веры должен был истинный жрец. Идеальный Ученик.
Легенда гласила, что Идеального Ученика узнаешь по глазам. Достаточно один раз взглянуть на него, чтобы узнать в этом взоре грядущее торжество Религии Смерти.
И Фаресар заглядывал в глаза каждому из своих учеников. Он неустанно искал того, кто станет хранителем Третьего Храма. Но все никак не находил…
Пока не повстречал Амареля Леефе.
Амарель не мог понять, почему этот старик так странно на него уставился. Тяжелый взгляд жреца было трудно выдержать, и мальчик опустил глаза.
- Кто вы такие? – Фаресар усилием воли заставил себя оторваться мыслью от мечты. Только бы не спугнуть мальчишку. Ведь тот сам пришел в храм. Что, если…
- Меня зовут Амарель Леефе, а это мой друг Фибрамес Михрен, - Амарель кивнул на товарища, которому явно было все больше и больше не по себе. И его можно было понять.
Младший ученик, подметавший пол, то и дело поглядывал в их сторону. У него были рыжие короткие волосы, карие глаза и угрюмое веснушчатое личико. На вид ему было лет одиннадцать.
- Оставь нас,Изул,- велел ему учитель.
- Но учитель Фаресар…
- Оставь, я сказал. Потом подметешь. Пока иди все приготовь к службе.
Мальчишка молча кивнул и удалился, оставив метлу в углу. А жрец повернулся к незваным гостям.
- Так зачем вы явились сюда? – Фаресар попытался выжать из себя улыбку, но он так давно не улыбался, что забыл, как это делается вообще.
И все же душа его пела. Идеальный Ученик… Идеальный Ученик…
Амарель глядел больше в пол, чем на жреца, - тот пугал его лишь чуть меньше, чем Фибрамеса.
- Мы… ээ…
- Лучше говорите правду, - голос Фаресара звучал мягко, но за ним скрывалась определенная угроза.
Фибрамес молчал и жалел о том, что позволил Амарелю уговорить себя пойти сюда и что вообще не остановил друга хотя бы силой от подобного поступка…
- Мы хотели узнать, для чего жрецам Кальфандры белые кошки, - помедлив, произнес Амарель.
Не стоит лгать, мальчик, мысленно внушал ему Фаресар. Для твоего же блага, будь со мной правдив. И тогда я введу тебя в круг избранных…
- Белые кошки? Существует легенда, согласно которой белая кошка самая чистая из всех существ этой породы. Иногда мы проводим определенные службы, во время которых проливается кровь самого чистого животного, которым у нас, жрецов Кальфандры, считается кошка. Итак, самое чистое животное – это кошка, а самая чистая кошка – это белая. Теперь все понятно? – Фаресар говорил тоном учителя в школе.
Проливается кровь… Амарель вспомнил Иеру и настойчивость, с которой Миэрко предлагал деньги за кошку.
- И так как в Фаарне белых кошек весьма мало, - продолжал жрец Кальфандры, - то приходится довольствоваться теми, что есть, увы.
- А что происходит с животными после службы? – тихо поинтересовался Фибрамес.
Фаресар небрежно пожал плечами.
- Как правило, умирают. Но чаще дух вылетает из них во время службы.
- И как часто проходят такие службы?
- Примерно раз в неделю.
Амарель судорожно сглотнул и продолжал внимательно рассматривать пол, на котором были нарисованы какие-то диковинные узоры.
- А что вы даете тем, кто приносит вам кошек?
- Смотря каких. Обычно это делают уличные мальчишки, и они приносят самых обыкновенных кошек, за которых мы даем не больше десяти монет.
- А сколько за белую?
- О, белая – это редкость! – Фаресар поднял указательный палец. – За нее мы даем золотой.
Теперь понятно, почему Миэрко так хотел заполучить Иеру. Проклятый жадный ублюдок.
- Спасибо за информацию, - Амарель был сама вежливость, хотя его взгляд выдавал, что он боится жреца и всей этой зловещей атмосферы, в которой, однако же, было что-то… привлекательное, как с удивлением подумал сын кузнеца Леефе.
- Да, спасибо, - торопливо подхватил Фибрамес, державшийся поближе к двери, - а теперь можно нам уйти?
Фаресар сдержал нетерпение. Нельзя удерживать силой…
- Идите. Можете приходить сюда в любое время. Здесь, кроме меня, нет жрецов, а я узнаю вас, - он наконец-то сумел улыбнуться, но улыбался он только Амарелю, не замечая его друга. – Если меня вдруг не окажется, а вас встретит кто-нибудь из младших, велите им позвать Фаресара. И я приму вас.
Амарель на мгновение поднял на него глаза. Ему захотелось задержаться… с чего бы это? Чары? Наваждение? Потрясенный, мальчик тем не менее попытался взять себя в руки и поспешно пошел к двери.
Прежде чем выйти, он еще раз оглянулся. Фаресар все так же улыбался и смотрел на него странным, непонятным взглядом.
Сон
Перед ним раскинулось поле – огромное, необъятное поле, сплошь поросшее черной, абсолютно черной травой. Кое-где среди травинок пробивались темно-фиолетовые, с узорами цветы – они были прекрасны, но от них веяло ароматом тления.
Амарель стоял посреди этого поля и держал в руках несколько маленьких фигурок. Он сам не понимал, что это за фигурки и откуда они у него взялись. Подчинившись внезапному порыву, он присел на корточки и ссыпал все фигурки на траву.
Их было пять. Четыре человеческие и одна – фигурка животного. Маленькой белой кошечки, в которой Амарель тотчас же узнал Иеру.
Человеческие фигурки принадлежали его отцу, матери, Фибрамесу и какой-то незнакомой белокурой девушке. Взгляд Амареля задержался на ней – она была совсем как живая, только до смешного маленькая. Типичная северянка – светлые волосы, голубые глаза.
В какой-то момент мальчику показалось, будто игрушечная фигурка ему подмигнула.
Куклы. Это всего лишь куклы, твердил внутренний голос, стремясь успокоить своего владельца. Однако Амарель чувствовал, как им начинает овладевать паника.
Это не куклы. Не куклы. Они настоящие, живые…
Кто-то приближался, шел к нему по черной траве. Амарель поднял голову и увидел Фаресара. Жрец богини смерти улыбнулся и протянул руку.
- Пойдем со мной. Я покажу тебе то, что приведет тебя к вершине небесного блаженства. И тогда ты возблагодаришь своего наставника…
Какого наставника? Какая вершина? Амарель ничего не понимал, но аромат фиолетовых цветов дурманил его сознание и делала его безвольным и послушным. Он медленно поднялся на ноги.
- Брось кукол, – вкрадчиво шепнул голос Фаресара. – Они же только мешают тебе. Брось их… смотри, две уже развалились.
Амарель взглянул вниз и увидел, что фигурки его матери и отца превратились в прах. Ужас охватил мальчика, и он невольно отпрянул от Фаресара.
- Что…что вы с ними сделали?!
- Ничего, Амарель, ничего, они просто сами ушли с нашего пути. Они больше не будут нам мешать. Ну же, дай мне твою руку.
Но Амарель все еще колебался. Он окинул взглядом бескрайнее черное поле вокруг, фиолетовые цветы. В его груди рос протест.
- Я не хочу. Если я пойду с вами, они тоже развалятся в прах, - он кивнул на остальные фигурки. – Я не хочу, чтобы они развалились…
- Дурак, - пожал плечами темный жрец, – это же всего лишь куклы. Неужели ты сам не видишь?
- Это не куклы, - прошептал Амарель, наклонившись над травой и пытаясь собрать в ладони ускользающий прах. – Это не куклы….
Прах превратился в дымок, витавший над землей, и Фаресар исчез. Черное поле окутал туман, фигурки исчезли.
- Где вы?! – закричал Амарель, чувствуя, как ледяной страх подбирается к его сердцу. – Где вы?! Отец! Мама! Фибрамес! Иера! Где вы?
Он подумал об этой девушке. Как же ее зовут? Она ведь тоже что-то для него значит, пусть он пока и незнаком с ней. Что-то очень важное. Быть может, она из тех, кто ведет за собой и заставляет поверить в несбыточную мечту?
- Какие глупости, - пропел у него над ухом женский голос. Кажется, он слышал его и раньше.… Да это же та красивая женщина, назвавшаяся Сферель Гриффи!
- Какие глупости, Ами, - повторила она. Амарель оглянулся и увидел ее сзади – так же как и Фаресар, она улыбалась и протягивала руку.
- Пойдем, мой бедненький. Тебе страшно?
Ему стало лучше, заметно лучше, да и туман исчез. Она волшебница, она просто добрая фея.
- Да, я пойду с вами, - он шагнул к ней и взял протянутую руку, но та вдруг превратилась в скользкую, шипящую змею…
…Амарель проснулся от собственного крика и тут же погрузился в темноту ночи. Ничего нет – никакого черного поля, никакой Сферель, никакого Фаресара и…никаких фигурок. Вспомнив фигурки, Амарель задрожал. Они были в точности как человеческие. Только гораздо меньше.
Что это такое, какое-то дьявольское наваждение? Чары того жреца, Фаресара? Амарель не помнил, чтобы ему когда-либо раньше снились кошмары. Разве что в раннем детстве.
Дверь его спальни отворилась, и внутрь проскользнула Эме со свечой в руке.
- Ами, что-нибудь случилось? – Она приблизилась и села на его кровать, протянула тонкую смуглую руку, коснувшись его коротких черных кудрей. – Тебе что, кошмары снились?
- Нет, - пробурчал Амарель, пытаясь отвести ее руку. Вечно мать нянчится с ним, как будто ему пять лет.
Эме покачала головой, слегка улыбнулась в темноте.
- А знаешь, ты произнес это слово в точности как твой отец.
Отец. Амарель с беспокойством думал, не видел ли их с Фибрамесом кто-нибудь у храма Кальфандры. В Фаарне редко что-либо остается незамеченным. Но Неце вряд ли еще знает, что сын был в запретном месте, иначе бы он давно вызвал того на откровенный разговор, разозлился бы, наорал на него или выпорол бы, - и, возможно, правильно сделал бы.
Эме снова провела рукой оп его волосам.
- Так все в порядке, Ами?
- Все хорошо, мама. Иди спать, - устало произнес Амарель, отворачиваясь от нее. Зачем рассказывать ей об этом странном сне? Чем она может объяснить его?
Эме встала и направилась к двери, оглянулась с улыбкой, прежде чем выйти.
- Ты так быстро растешь, Ами. Неужели завтра тебе уже четырнадцать исполняется? Ну ладно, не буду тебе досаждать. Спокойной ночи…
И она вышла. Амарель покачал головой. В последнее время мать стала какая-то немного странная, постоянно говорит с сожалением о том, что он вырос, и за ним бегают девчонки.
Девчонки. Энне.
Надеюсь, она не очень на меня обиделась за вчерашнюю грубость. В любом случае, я беспокоился о ней. И она должна это оценить.
Амарель попробовал уснуть обратно, но в голову постоянно лезли воспоминания о том кошмаре. Фаресар… Этот в высшей степени странный тип. Как он их с Фибрамесом звал в храм…
Их? Он тебя звал. И только на тебя и смотрел. Странно…что же ему надо?
Сферель. Эта красивая, очаровательная женщина. Амарель не отказался бы увидеть ее еще раз. Но почему в его сне ее рука превратилась в змею? Значит ли это, что этой особе не следует доверять?
Какая чепуха! Теперь ты начал верить в сны?
Надо постараться поскорее забыть об этом сне. И не придавать ему значения.
Приняв это решение, Амарель закрыл глаза и долго лежал так, пытаясь ни о чем не думать, но мысли все равно упорно возвращались к увиденному им во сне.
Белокурая голубоглазая девушка… кто же она?
Встреча
Джиллиан проснулась, когда забрезжил рассвет. Из соседней комнаты доносился мощный храп, и девушка брезгливо поморщилась - она вспомнила вчерашний вечер и очередного полупьяного мужика, которого мать притащила домой.
Осторожно, стараясь лишними звуками не разбудить спящих, Джиллиан стала одеваться. Лучше уйти до того, как они проснутся.
Натянув на себя старенькое серое платье и наспех расчесав длинные золотистые волосы, Джиллиан погляделась в маленькое треснутое зеркальце, когда-то подаренное ей главарем уличной компании Миэрко, и потихоньку выскользнула из дому.
Джиллиан Рэсхолд была чистокровной афирилэндкой. Когда-то ее мать и отец приехали сюда, в Фаарне, столицу соседней страны Гафарса, скрываясь от закона – отец Джиллиан был вором. В Гафарса он подхватил какую-то местную болезнь и быстро умер, а мать Джиллиан стала шататься по кабакам и водить домой мужчин, которые платили ей деньги. Вскоре молва о Белокурой Проститутке, как называли мать Джиллиан, пошла по всему городу.
Джиллиан, к тому времени заканчивавшая третий класс школы, была позорно выгнана с клеймом “дочь гулящей твари”. Не помогли ни отличные оценки, ни слезы несчастной девочки, которая помчалась домой и обнаружила мать в объятиях очередного хахаля. “Чего ревешь?” – грубовато поинтересовалась тогда Белокурая Проститутка. “Из школы выгнали”, - сквозь слезы выдавила из себя Джиллиан. Мать расхохоталась и легко шлепнула ее по щеке. “Ну и дурочка! Сдалась тебе эта школа, думаешь, эти гафарсийские ханжи способны чему-нибудь научить?”
С тех пор Джиллиан шаталась по улицам и пробовала как-то устроить свою личную жизнь. Ремесло матери было ей глубоко отвратительно, но в Нижних Кварталах трудно было прожить честным заработком. Это были самые грязные, убогие, бедняцкие кварталы, в которых жил кто попало.
Миэрко Фарреса, высокий и сильный семнадцатилетний парень, главарь местных хулиганов, сразу же оценил Джиллиан и предложил ей стать его девушкой, взамен пообещав уберечь ее от приставаний других. Джиллиан, у которой не было другого выбора, согласилась. Она побаивалась Миэрко, к тому же тот был некрасив и вспыльчив, когда выпьет, а пил он довольно часто, как и все обитатели Нижних Кварталов, - но именно Миэрко вышвырнул из окна очередного материнского любовника, когда тот стал слишком уж решительно приставать к Джиллиан.
Где-то в глубине души Джиллиан жили тоска, отчаяние и страстное стремление выбраться из низов, выйти замуж за кого-нибудь из Средних Кварталов – на Верхние она даже не замахивалась своими мечтами, так как в верхних жили одни аристократы и очень богатые люди. Нет, устремления бедной шестнадцатилетней девушки из Северных Земель были вполне земными и осуществимыми…вот только кому была нужна дочь Белокурой Проститутки? Даже на рынке торговцы смотрели сквозь Джиллиан и с ледяным видом отдавали ей товар,а дружки Миэрко были очень не прочь пристать к ней, - чего уж там говорить о чем-то большем? Пока Миэрко был увлечен Джиллиан, и она чувствовала себя в относительной безопасности, но что произойдет, когда она ему надоест? Она беззащитна против мужчин, этих похотливых скотов с грубыми манерами. Где-то, быть может, есть и другие, с хорошими манерами и красивыми глазами, в которых будет не отражение животного инстинкта, а чистое чувство любви, но пока Джиллиан таких не встречала. Видела издали похожих, но… при виде ее подобные молодые люди спешили прочь, брезгливо кривя губы – дочь Белокурой Проститутки! Это хуже рабского клейма на теле.
А все-таки Джиллиан ждала. И надеялась.
Утро было прохладным, и Джиллиан было холодно в ее старом, поношенном и почти ветхом платье. Мать никогда не давала ей свои платья поносить, утверждая: “Тебе и одно платье сойдет, ты же не работаешь, как я”.
Джиллиан горько усмехнулась. Теперь это называется работой.
Она торопливо шла по улицам, обхватив плечи руками и пытаясь согреться. Ничего, скоро засияет солнце, и ей будет тепло.
Хорошо бы сегодня не наткнуться на Миэрко. В последнее время он стал просто отвратителен и груб, а его прикосновения заставляли Джиллиан вздрагивать от омерзения.
Задумавшись, она сама не заметила, как оказалась в Средних Кварталах. Люди здесь смотрели на нее косо – что ты делаешь тут, дочь Белокурой Проститутки? Отправляйся-ка к своей блудливой мамаше!
Они не произносили эти слова, но Джиллиан безотчетно чувствовала, как иголки их взглядов впиваются в ее кожу.
Зря она сюда пришла. Да еще и в такое время.
Неподалеку стала собираться кучка молодых людей, переговаривающихся друг с другом и изредка бросавших взгляды на проходившую мимо девушку. Один из них вдруг увязался за ней и схватил ее за руку не менее грубо, чем это делал Миэрко.
- Привет, девка! Не хочешь прогуляться?
- Отстань, - сквозь зубы процедила Джиллиан, пытаясь вырвать руку. Но тип не отставал.
- Чего это ты такая недотрога? Небось в своем квартале не такая, а?
- Оставь меня в покое! – закричала Джиллиан так громко, что шедшие впереди двое мальчишек оглянулись. И остановились, так что Джиллиан и приставала едва не налетели на них.
Мальчишкам, должно быть, едва исполнилось четырнадцать лет. Оба носили белые рубашки и черные штаны, и ноги их были босы. На этом сходство и заканчивалось.
Джиллиан взглянула на того, что слева, и замерла на месте. У него были черные кудрявые волосы, большие черные глаза и бледное, невинно-красивое лицо. На плече мальчика сидела белая пушистая кошка, зеленые глаза ее были устремлены прямо на парня, пристававшего к Джиллиан.
“Какой хорошенький”, - подумала Джиллиан и глянула на второго, пониже ростом и гораздо шире в плечах. Его широкое лицо было покрыто веснушками, на голове торчали коричневые вихры.
- Что это вы пристаете к девушке? – вежливо поинтересовался черноволосый, скользнул взглядом по Джиллиан…и глаза его широко раскрылись. В них промелькнуло какое-то непонятное выражение.
Его товарищ красноречиво сжал кулаки довольно больших размеров и посоветовал приставале убираться вон. Тот, будучи, видимо, трусом по натуре, сплюнул и предпочел отступить. Предварительно, впрочем, пояснив защитникам Джиллиан, что они имеют глупость защищать дочь уличной девки.
- Сама она, видать, такая же! – Прибавив к этому несколько непечатных выражений, мерзкий тип удалился.
Джиллиан не выдержала и разрыдалась от унижения. Она немедленно повернула назад и хотела уйти, но черноволосый задержал ее:
- Подождите, красавица! Как вас зовут?
- Оставьте меня! – Джиллиан, тем не менее, остановилась. – Я… - Она не знала, что сказать.
- Давайте познакомимся, - предложил мальчик все тем же тоном, как будто они находились в каком-нибудь замке и она была не менее, чем дочерью хозяина. – Меня зовут Амарель Леефе, а это мой друг Фибрамес Михрен, - он кивнул на веснушчатого. Тот был заметно смущен словами приставалы и явно нехотя поздоровался с девушкой.
- А меня зовут Джиллиан Рэсхолд, - робко улыбнулась она. Черноволосый совершил совсем уж немыслимый поступок: взял ее за руку и поцеловал ее. Джиллиан онемела – она не привыкла, чтобы ей целовали руки, да еще и как ни в чем ни бывало, как светской даме.
- Рад знакомству с вами, Джиллиан.
[\MORE]
Здравствуйте!" Вас приветствует графоманка Чокнутая Аскри... Не совсем начинающая, правда...
Разрешите тут кое-что выложить, если кто-то хочет в критике потренироваться...
Баронесса
Женщина медленно шла по улице - высокая, все еще красивая женщина лет тридцати - тридцати пяти.
Воздух застыл от жары, как желе, и женщине, должно быть, было очень душно в тяжелом, длинном темно-синем платье из афирилэндского бархата. Время от времени она лениво обмахивалась красивым резным веером, тоже привезенным из соседней страны, и замедляла шаг, вглядываясь в голубое-голубое, акварельное небо. Губы ее шевелились, - полные, красивые яркие губы.
Ми да ра... Хейм брел... Си маннагг...
Казалось, стало чуть прохладнее, или все же опять не подействовало? Она нетерпеливо повела плечами и подумала, что надо бы об этом поговорить с Колдуном.
Магия несовершенна или она, Сферель Гриффи, несовершенна?
Из переулка, в который женщина собиралась завернуть, выбежал мальчишка с белой кошкой на руках. Он едва не сбил женщину с ног,но вовремя успел остановиться и отпрянуть.
Сферель тоже остановилась, с интересом глядя на мальчика. Она что-то почувствовала...Показалось? Неуловимо волшебное...и трагическое. Как будто издалека прозвучала печальная песня детского голоса...и вдруг смолкла. Что же это было?
Забыв обо всем на минуту, Сферель молча рассматривала худое, чуть скуластое бледное лицо, казавшееся еще бледнее по контрасту с иссиня-черными вьющимися волосами и жгучими, как у южанина, черными глазами - большими, просто огромными, пожалуй.
Красивый. Слишком красивый для мальчишки, на ее взгляд.
Поймав ее взгляд, юный горожанин смутился и крепче прижал к себе белую пушистую кошечку, дрожавшую от страха. Длинные, изящные белые пальцы почти машинально приглаживали мягкую шерстку, в то время как черные глаза испытующе вглядывались в высокую стройную фигуру незнакомки.
- Извините, я не хотел вас пугать, - сказав это, мальчишка смущенно и очень мило, как подумала Сферель, улыбнулся. Правда, губы у него были тонкие, почти бесцветные, и это придавало какую-то аскетичность его красоте.
- Ничего, ничего, - ободряющим тоном произнесла вдова барона Гриффи, поглядела на кошечку. - Куда это вы бежали, мой юный друг? Спасали кошечку от тех, кто любит издеваться над животными?
Черные глаза восхищенно раскрылись.
- Вы волшебница! Так и есть. - Мальчик снова погладил кошку и беспокойно оглянулся. - Кажется, мне удалось оторваться от них.
- Кого - них? - мягко поинтересовалась баронесса Гриффийская, обмахнув себя веером и всколыхнув светлые пряди волос, выбившиеся из прически.
- Миэрко и компании, - хмуро пояснил новый знакомый, - они...ну, в общем, это уличная компания.
- Все ясно, - немного скучающим тоном протянула Сферель, снова бесцеремонно оглядывая мальчика с ног до головы.
Высокий, лет тринадцати-пятнадцати на вид, лишь чуть пониже ее ростом, чем-то похожий на бей-ялинца. Если бы не белизна кожи...
- Я же забыл представиться, - спохватился он и поднял на нее глаза. - Меня зовут Амарель Леефе, а вас?
Леефе. Так она и... Прекрати. Ничего ты не думала. Ты просто смотрела на него и любовалась, старая развратница.
- Очень приятно, а я Сферель Гриффи, баронесса, - сладко пропела Сферель и протянула мальчишке руку, ожидая, что тот пожмет ее, как сделали бы большинство юных Гафарсийцев его возраста. Но нет - Амарель взял ее за руку и слегка коснулся ее губами.
- Рад знакомству с вами.
Баронесса Гриффийская внимательно поглядела на мальчика - одной рукой держит кошку, другой ее пальцы, глаза вежливо улыбаются, а в лице...все то же тревожное, напоминающее о печальной песне.
Сферель с трудом стряхнула с себя оцепенение. Отняла свою руку, взмахнула веером, улыбнулась краешком губ.
- Я думаю, мы еще увидимся, Амарель Леефе. А пока что позволь мне продолжить путь, - Сферель величественно, подражая особе голубой крови, кивнула восхищенно смотревшему на нее мальчику и не спеша удалилась.
Откуда-то сзади почти неслышно появился низенький юный субъект примерно того же возраста, что и Амарель, с усыпанным коричневыми веснушками широким добродушным лицом.
- Рэль!
Амарель вздрогнул, как будто его пробудили от чудесного сна, и повернулся к веснушчатому.
- Фибрамес, ты не видел Миэрко и Отряд?
- Нет, а что, они опять пытались купить у тебя Иеру?- нахмурился Фибрамес, подойдя к другу и взглянув на уже успокоившуюся и мирно сидевшую на груди у Амареля кошечку.
- Хуже, они попытались ее у меня отобрать.
- Зачем им Иера? - удивленно поднял выцветшие на солнце брови Фибрамес.
Амарель огляделся, видимо опасаясь, что их может кто-то услышать, затем наклонился к самому уху друга и шепнул чуть слышно:
- Кошек берут жрецы Кальфандры и проделывают с ними какие-то страшные штуки, так я слышал. И еще темные маги...за белую кошку дорого дадут.
ибрамес широко раскрыл карие узкие глаза и засопел.
- Жрецы? Маги? Очнись, Рэль. Какие у них могут быть дела с таким, как наш пустоголовый Миэрко?
Амарель насмешливо улыбнулся.
- До чего ты наивен, друг мой. У них нет дел с Миэрко, просто он принес кошку, продал, взял свои деньги - и все. Тем более что в Фаарне белые кошки весьма и весьма редкое зрелище. Теперь понимаешь?
Фибрамес кивнул.
- Люди хуже животных... Готовы за деньги на что угодно, - он ласково погладил Иеру, и та блаженно заурчала. - Вот скажи, Рэль, разве ты позволил бы проделать темные колдовские штуки со своим другом, пусть даже хоть тысячу золотых за это дадут?
- Конечно, нет, - горячо ответил Амарель и прижал к себе кошечку. - Иера мой друг не меньше, чем ты, Фибрамес. Разве я смогу предать друга, хотя бы и за большее количество денег?! Да никогда! Я же не Миэрко.
- Да и я бы никогда... - Фибрамес оборвал речь и прислушался. - Мне кажется или сюда кто-то идет? Пошли, Амарель, кое-что тебе расскажу!
Неце и Эме
Неце Леефе, простой горожанин и кузнец, никогда не был высокого мнения о правительстве города Фаарне и страны Гафарса в целом.
Политика короля Тирфи, дружившего с темными магами и поддерживавшего Кровавый Культ, как в народе именовали религию, предписывавшую приносить человеческие жертвы, была глубоко ошибочна, и Неце не упускал шанса громогласно заявить об этом вслух.
На его счастье, никто еще не донес о вольных речах простого кузнеца городской страже, но Эме, жена Неце, все равно беспокоилась за своего мужа и старалась убедить его в том, что возмущаться бесполезно.
- Это не изменится, солнце мое, такие люди, как мы, не имеют ни малейшего влияния на короля и его совет, -говорила она.
Неце хмурился.
- То-то и плохо, что не имеют! Какой же он король, если не прислушивается к мнению народа?
Эме с усмешкой пожимала плечами.
- Так не только у нас, солнце мое. На родине моей матери, в Бей-Ял, то же самое, так же как и у северян афирилэндцев и даже у суровых воинов ихранджанцев. Везде так, и это неизбежно. С этим нужно смириться, Неце!
Эме, столь быстро со всем смирявшаяся жена кузнеца Леефе, была очень красива. Ее черные, как ихранджанский бархат, глаза и волосы, золотисто-смуглая кожа и нежный голос в свое время заставили молодого гафарсийца Неце Леефе влюбиться в девушку без памяти.
Тогда Эме было восемнадцать, теперь же ей шел уже тридцать четвертый год, но ее красота, казалось, и не думала увядать и только расцветала все больше и больше.
- Ты моя черная роза, - говорил ей Неце порой. - Черные розы растут лишь в Гафарса, но по милости небес твою красоту взрастила бей-ялинская земля!
Неце не умел говорить красиво, и подобные фразы с трудом приходили ему на ум, так что Эме весьма ценила их.
Сам Неце не был хорош собой - он был больше похож на северянина, чем на гафарсийца. Светлые, почти бесцветные глаза и волосы и бледная кожа явно были наследством отца, наполовину афирилэндца.
- Наша семья - это просто помесь разных народов, - любила говорить по этому поводу Эме.
Неце Леефе обожал свою жену, да и она его очень любила. Их характеры были совершенно разными: мягкая, немного ленивая, но в глубине души по-южному темпераментная Эме и строгий, холодно-рассудительный Неце, для которого долг и гражданские обязанности были выше всего. Да, они были совершенно разными, но тем не менее прекрасно уживались вместе. Эме была образцовой домохозяйкой, а Неце был хорошим кузнецом, и они не испытывали нужды в деньгах, что могло бы повлиять на их отношения. Иными словами, эту пару можно было бы назвать почти идеальной, - по крайней мере, такое они производили впечатление.
Спорили Неце и Эме только по одному вопросу - вопросу воспитания единственного и любимого сына Амареля.
Амарелю было уже почти четырнадцать, и внешне он был почти копией матери, вот только небыл смуглым, как она. Бледная кожа и тонкие губы аскета - вот и все, что досталось мальчику от отца. Он не унаследовал строгость и решительность Неце, вместо этого проявляя черты характера, присущие его матери.
- Ты его избаловала, Эме, - временами качал головой Неце, отчаявшись загнать сына в кузницу. - Следовать по стопам отца Рэль явно не намерен. Учебу он ненавидит, только читать и писать научился, да и в школу мы его отдали поздно - в двенадцать лет. Разве это хорошо? Мальчишка ленив, как капустный червь, а ты ему потакаешь!
Эме смущенно улыбалась и брала мужа за руку.
- Солнце мое, он просто не хочет ни учиться, ни быть кузнецом. Вот и все. Ему по душе другие занятия.
- Знаю я, какие занятия по душе этому лоботрясу, - привычно ворчал Неце. - Недавно видел его с одной девчонкой, потом с другой. Головы им морочит, песенки поет.
- У мальчика красивый голос, - робко вставила Эме.
- И что он будет с ним делать? Станет бродячим певцом, что ли? Ну нет, дорогая, только через мой труп, в семье Леефе бродячие певцы, актеры и прочие отбросы общества совершенно ни к чему, - категорично заявил как-то раз Неце.
Эме на какое-то время притихла, затем призналась:
- Ами говорил мне, что хочет рисовать схемы, по которым можно что-то строить. Это как, тебя устраивает, солнце мое?
Неце задумчиво посмотрел на жену, потом вспомнил виденную им однажды во время путешествия в южном ханстве Бей-Яле картину: важный человек с какими-то чертежами в руках, распекавший строителей за то, что они что-то построили не по его схеме.
- Пожалуй, так можно, - наконец вынес он приговор. - Только я слыхал, этому учиться надо. В специальной школе.
Эме радостно улыбнулась, довольная, что идея сына не нашла опровержения у строгого отца.
- Рэль не возражает. Он просто хотел узнать, согласен ли ты.
- Мог бы и сам у меня спросить, - пожал плечами Неце. - Или провожать до дому девочек и возиться с этой невесть откуда взявшейся белой кошкой легче, чем разговаривать с родным отцом?
- Он боялся, что ты откажешь, - вздохнула Эме. - Ты же знаешь Амареля, Неце...
На самом деле Неце редко бывал доволен своим сыном, однако это не мешало ему любить Амареля так же сильно, как это делала Эме. Разница между любовью матери и отца на сей раз заключалась не только в обычной разнице, которая сопровождает эти два вида любви, но и то, что Эме просто любила Амареля таким, какой он есть,а Неце стремился воспитать мальчишку по-своему.
Впрочем, попытки сделать из Амареля второе 'я' были заранее обречены на неудачу - с виду мягкий и ленивый, Амарель всегда умел настоять на своем.
Такова была семья, которую Сферель Гриффи намеревалась навестить, идя вниз по улице.
Вдова афирилэндского барона Гриффи шла и чувствовала стеснение в груди, приближаясь и этому дому...и не только по причине жары.
Предложение Сферель
Эме была занята. Она сидела в гостиной и вышивала, тихонько напевая про себя какую-то старинную песню на бей-ялинском языке, когда-то в детстве выученную ею наизусть. Мать Эме очень любила петь эту песню во время работы и досуга, в любой момент, когда ей приходили на ум знакомые строчки.
Неце сидел рядом с ней и по привычке любовался тем, как ловко и быстро движутся тонкие смуглые пальцы. В такие минуты счастье завладевало им целиком. И он боялся даже пошевельнуться, чтобы не спугнуть его, как робкую птичку…
И надо же было кому-то в это время постучаться в дверь!
Эме подняла глаза на мужа.
- Откроешь, Неце? Может, это сосед Михрен наконец долг принес.
- Как же, будет он отдавать долги раньше, чем через полгода! – сердито пробурчал Неце Леефе и пошел к двери, заранее недружелюбно настроенный против незваного гостя.
Открыв дверь, он собрался было сухо приветствовать пришедшего, но… слова замерли, та к и не сорвавшись с языка кузнеца Леефе.
Перед ним стояла его собственная сестра, когда-то убежавшая из дому и не так давно вернувшаяся обратно в Фаарне, - Сферель. Точнее, баронесса Гриффийская, вдова безвременно и при подозрительных обстоятельствах погибшего барона-северянина, на свое несчастье составившего завещание в пользу жены.
- Сферель… - Неце медленно отступил в сторону, глядя на ее безмятежную улыбку. Сестра томно обмахивалась веером и смотрела на него яркими зелеными глазами, – ни дать ни взять великосветская дама, пришедшая на пышный бал.
- Домой пустишь? – сладко улыбаясь, спросила Сферель.
Неце угрюмо смотрел на нее.
- Кажется, в прошлый раз мы все обсудили, Сферель. Ты прекрасно знаешь, что я не хочу видеть тебя в своем доме.
- Ах таак? – протянула баронесса Гриффийская, ее улыбка стала натянутой. – Это когда в прошлый раз? Когда мы встретились у Четвертого Квартала?
- Именно, - подтвердил Неце. – Я сказал тебе, что после всего случившегося не могу принимать тебя в своем доме, хоть ты и сестра мне. Ты стала одной из тех, чей путь проклят и устлан трупами, – темной колдуньей. Ты связалась с таинственным и ненавидимым всеми стариком, которому, как говорят, уже свыше пятисот лет и все эти годы он творит свои гнусные дела… с Колдуном!
Глаза Сферель стали совсем холодными, улыбка быстро исчезла с полных губ.
- Ты изменился, брат. Ты разговариваешь со мной так, как будто я враг тебе. А ведь когда-то ты был моим единственным защитником от побоев пьяного отца.
- Разве ж я знал, что ты превратишься в чудовище? – с горечью бросил Неце.
Уголок рта баронессы дернулся.
- Чудовище? Что ты обо мне знаешь? Любого человека можно при большом желании превратить в темного мага, жреца или другого злодея, - теперь ее губы искривила жесткая, нехорошая усмешка.
- Нет, - возразил Неце,- не любого. Только того, у кого есть предрасположенность ко злу. Видать, у тебя она была. А я этого так и не разглядел.
- Ах, бедненький! Он не разглядел.… Если бы ты был поставлен в такие же условия… будь ты гордой, честолюбивой, несчастной девушкой, которой вдруг представилась возможность стать сильной и отомстить, - разве ты пренебрег бы ею? Скажи!
- Отцу ты уже не отомстишь, - пожал плечами Леефе. – Он давно мертв. А кому еще ты собираешься мстить?
Сферель нервно облизала губы. Неце, Неце… Если бы ты знал, как ты теперь похож на отца… И голосом, и внешностью, и угрюмыми манерами волка-одиночки… Если бы ты об этом знал…
- Не будем говорить об этом, Неце. Лучше впусти меня в дом, и я забуду ту нелюбезность и грубость, которые ты проявил по отношению к вернувшейся из небытия сестре.
- Зачем тебе мой дом? – медленно произнес Неце. – У тебя есть владения барона Гриффи, его замок. Колдун в любой момент ждет тебя в гости. Да и в конце концов, у тебя, как я слыхал, есть любовники.
- Какая осведомленность! Да, есть, и что с того? мне претит ханжество гафарсийцев, кричащих на каждом углу о возмутительности внебрачных связей. Ты думаешь, они сами этим не занимаются? Ты думаешь, они…
- Хватит, Сферель, – резко оборвал ее брат. – Уходи, прошу тебя, и никогда больше не появляйся здесь вновь! Между нами нет ничего общего.
- Ничего общего? – Баронесса прищурилась. – Пожалуй, ты прав, братец. Я уйду.… Ах, да… - Словно припоминая что-то, она беззвучно засмеялась. – Я видела твоего сына.
Неце напрягся, как натянутая тетива лука,и подозрительно посмотрел на сестру. Что она хочет… чего добивается?
- Амарель Леефе, так? Красивый, удивительно милый мальчик. Признаться, до того, как я узнала, что он мой племянник… - она снова засмеялась. На сей раз жутким смешком, одно звучание которого вывело Неце из себя. Он едва не набросился на нее.
- Чертова колдунья! Если ты что-то сделала с моим сыном…
- Успокойся, - насмешливо проговорила Сферель. – Я не пью кровь маленьких мальчиков. Сколько ему лет?
Немного устыдившись своей вспышки, Неце пробурчал:
- Скоро четырнадцать исполнится.
-Надеюсь, ты оповестишь меня об этой знаменательной дате? Очень хотелось бы сделать мальчику подарок. Такой вежливый, любезный… чудо, одним словом. Вероятно, весь в твою жену, а?
Неце молча кивнул.
- Я кое-что в нем почувствовала, - продолжала баронесса задумчиво. – И это что-то определенно магического свойства. Твой сын мог бы стать неплохим волшебником.
При одной мысли об этом гнев Неце вспыхнул вновь. Амарель…маг?! Она с ума сошла?! Да он, Неце, скорее вырежет из груди собственное сердце и съест, нежели позволит своему родному сыну пойти по темной колдовской стезе!
- Уходи, Сферель, – еле сдерживая себя, Неце сжал кулаки. – Если ты надеешься, что я позволю тебе сбить моего сына с истинного пути…
Женщина легко и весело рассмеялась.
- С истинного пути людей не сбивают, они чаще всего сами с него сходят, по своей воле, братец мой. А что касается Амареля, то его аура ясно говорит о грядущих страданиях и боли… я их чувствую… - она приложила руку к груди.
Кузнец Леефе несколько мгновений молча смотрел на сестру. Затем, усмирив в себе гнев, процедил сквозь зубы:
- Амарель никогда не пожелает сам сойти с истинного пути и стать магом. У него доброе и чувствительное сердце, он не то, что ты, негодяйка!
- У меня тоже есть сердце, Неце. И когда-то оно было таким же, как у милого Ами. Но время иссушило его, а жажда власти и могущества превратила в кусок льда. Так что не загадывай, - усмехнулась Сферель чуть мрачно. – Кроме того, ему же не обязательно быть темным магом. Он мог бы быть светлым.
- Все маги зло. И я не допущу, чтобы Амарель заинтересовался этим делом.
- Но у него определенно есть к этому талант.
- Все равно, – упрямо повторил Неце, снова сжимая кулаки и недобро глядя на сестру. – Этого не будет! Слышишь ты – не будет.
Баронесса Гриффийская передернула плечами.
- Ну посмотрим, посмотрим. А подарок я ему обязательно подарю. До свидания, милый брат Неце, я думаю, - даже и не думаю, а уверена, что мы снова встретимся.
Послав брату последнюю ехидную улыбку, Сферель медленно развернулась и пошла прочь, обмахиваясь веером. Оскорбленная гордость, злоба, чувство безмерного унижения если и бушевали в ее душе, то она никак этого не показала.
Месть хороша по прошествии некоторого времени, Неце. Ты сам увидишь это…
Колдун
В полутемной, просторной спальне было душно, и она велела открыть все окна и сидела на своей кровати как пришла, в тяжелом бархатном платье, держа в руке бокал, полный вина.
Взгляд блестящих зеленых глаз был устремлен в окно, за которым вовсю заливалась сладким голосом какая-то птичка. Птичка…
Как же я не люблю, когда поют и мешают мне пить вино.
Баронесса Гриффийская с усмешкой подняла свободную левую руку и медленно стала сжимать пальцы в кулак. Глаза ее стали совсем пустыми, губы зашевелились, что-то произнося.
Птица умолкла, будто захлебнулась. Раздался шлепок упавшего с ветки на землю тельца. Звук, который обостренный слух Сферель уловил сразу.
Женщина снова усмехнулась и опустила сжатый кулак на колени.
Ты заплатишь мне за это унижение, Неце. Заплатишь. Не так быстро. Но будь спокоен, это произойдет не позже пятидесятой луны…
Дверь бесшумно отворилась, впуская гостя, которому баронесса Гриффийская всегда была рада. Колдуна. Того самого, чье имя было давно позабыто даже им самим – настолько этот служитель тьмы был стар.
Колдун был невысок ростом, но его внешность, уродливая и вместе с тем носившая на себе отпечаток какой-то значительности, наводила на мысль, что над ним никто никогда не смеялся. Или, во всяком случае, смеялся недолго.
- Здравствуй, ученица, - скрипучий голос нарушил тишину, и Колдун подошел вплотную к женщине и сел рядом с ней.
Сферель с усмешкой поглядела на него и стала медленно пить свое вино.
- Ты, как и подобает настоящему темному магу, весь в черном, учитель мой.
- Я и есть настоящий черный маг, - Колдун отнял у нее кубок и пристально посмотрел в мрачные зеленые глаза. – Что с тобой, Сферель?
Она коротко и зло рассмеялась.
- Ничего. Точнее, совсем ничего.
- А все-таки? Ты не похожа на человека, с которым ничего не случилось.
Баронесса отвернулась и долго смотрела в окно.
- Он отказал мне от дома. Велел даже не приближаться к нему.
Колдун ответил не сразу. Циничная усмешка зазмеилась на его сморщенных губах.
- А чего же ты ждала, Сферель? Кем стала ты и кто он? Добропорядочный кузнец Леефе, пользующийся уважением соседей. Вполне зажиточный…. И его сестра, темная магичка и злодейка с репутацией дамы сомнительного поведения. Как же ты все еще наивна!
- Но он мой брат! – яростно вскричала женщина. – Он должен был в любом случае поддержать меня… или хотя бы сохранить видимость тех отношений, которые существовали между нами! Он должен был понять, что у меня не было другого выхода, кроме как стать твоей ученицей! Я едва сбежала из дому, я не знала, что делать и как выжить в этом тысячу раз проклятом мире, и тут ты! Это был единственный шанс…
- А я ведь сразу увидел в тебе магические способности, - Колдун все с той же циничной усмешкой коснулся жесткими сухими пальцами ее полуголого плеча. - Это было нетрудно… вот только откуда они взялись, при простых смертных-родителях?
Сферель нетерпеливо дернула плечом, словно пытаясь сбросить его руку, которая, однако, и не думала покидать свое место.
- Мне это неизвестно, учитель мой. Кстати, - ее зеленые кошачьи глаза сощурились, - похоже, что я тоже умею видеть чужие магические способности.
- Да? И у кого ты их углядела, моя дорогая ученица?
- У одного молодого человека, - со странной улыбкой отозвалась женщина. – Очень молодого. Ему всего лишь четырнадцать лет. Однако есть… уже есть намек на что-то.
Колдун невольно заинтересовался.
- И кто же это? Сын какого-нибудь из твоих любовников?
- Нет, - с неудовольствием произнесла баронесса Гриффийская, которую в Фаарне именовали просто баронессой и очень не любили. – Это мой племянник. Амарель Леефе, сын этого безмозглого идиота Неце.
- Да ты что?! Родная кровь…
- Вот именно. Кто знает, может, в нашем роду и правда были волшебники? – Усмехаясь, Сферель склонила голову набок и задумчиво поглядела на кубок, который колдун протянул ей обратно, взяла его и сделала глоток. – Иначе откуда объяснить наличие магических способностей не только у меня, но и у Амареля?
- А ты точно уверена, что они у него есть?
- Без сомнения. Я это почувствовала…
- Понятно, - Колдун встал, подошел к окну и резким движением закрыл его. – Здесь довольно прохладно. Что не есть хорошо для моих старых костей.
Баронесса ничего на это не ответила. Она допивала вино и смотрела в огонь горевшего напротив камина.
- И что же ты теперь будешь делать? – с интересом спросил Колдун, возвращаясь и присаживаясь снова рядом с ней. – Насколько я понимаю, Неце едва ли отдаст своего сына тебе в ученики.
- Кто собирается его спрашивать? – процедила сквозь зубы Сферель.
- Планируешь тайно обучать мальчишку? Ну-ну.
- Думаешь, это плохая идея? – ощетинилась Сферель.
Колдун равнодушно поглядел на нее.
- А как ты считаешь? Во-первых, ему самому твои уроки могут не прийтись по нраву. Об этом ты подумала? Если он сын Неце, то, скорее всего Неце воспитывал его так, как самому ему хотелось. И соответственно, этот Амарель Леефе относится к магии – а тем более к темной – весьма и весьма отрицательным образом.
- Я не отрицаю такой возможности, - заметила баронесса Гриффийская. – Но, тем не менее, я надеюсь на то, что мой племянник будет заинтересован тем, что я в самом ближайшем времени намереваюсь ему показать…
Сказав это, она холодно улыбнулась. От этой улыбки даже Колдуну стало не по себе.
- И когда планируется самый первый урок? – поинтересовался он.
На сей раз в улыбке Сферель промелькнуло что-то загадочное. Но оттого не менее неприятное.
- Вот этого я тебе точно сказать не могу.
- Но, по крайней мере, это будет в этом месяце? – настаивал Колдун.
- Скорее всего. – Сферель зевнула и потянулась, как сытая кошка, отбросила пустой кубок на пушистый ковер под ногами. – Повторяю, дорогой мой учитель – обещать я ничего не могу.
Разрешите тут кое-что выложить, если кто-то хочет в критике потренироваться...
Баронесса
Женщина медленно шла по улице - высокая, все еще красивая женщина лет тридцати - тридцати пяти.
Воздух застыл от жары, как желе, и женщине, должно быть, было очень душно в тяжелом, длинном темно-синем платье из афирилэндского бархата. Время от времени она лениво обмахивалась красивым резным веером, тоже привезенным из соседней страны, и замедляла шаг, вглядываясь в голубое-голубое, акварельное небо. Губы ее шевелились, - полные, красивые яркие губы.
Ми да ра... Хейм брел... Си маннагг...
Казалось, стало чуть прохладнее, или все же опять не подействовало? Она нетерпеливо повела плечами и подумала, что надо бы об этом поговорить с Колдуном.
Магия несовершенна или она, Сферель Гриффи, несовершенна?
Из переулка, в который женщина собиралась завернуть, выбежал мальчишка с белой кошкой на руках. Он едва не сбил женщину с ног,но вовремя успел остановиться и отпрянуть.
Сферель тоже остановилась, с интересом глядя на мальчика. Она что-то почувствовала...Показалось? Неуловимо волшебное...и трагическое. Как будто издалека прозвучала печальная песня детского голоса...и вдруг смолкла. Что же это было?
Забыв обо всем на минуту, Сферель молча рассматривала худое, чуть скуластое бледное лицо, казавшееся еще бледнее по контрасту с иссиня-черными вьющимися волосами и жгучими, как у южанина, черными глазами - большими, просто огромными, пожалуй.
Красивый. Слишком красивый для мальчишки, на ее взгляд.
Поймав ее взгляд, юный горожанин смутился и крепче прижал к себе белую пушистую кошечку, дрожавшую от страха. Длинные, изящные белые пальцы почти машинально приглаживали мягкую шерстку, в то время как черные глаза испытующе вглядывались в высокую стройную фигуру незнакомки.
- Извините, я не хотел вас пугать, - сказав это, мальчишка смущенно и очень мило, как подумала Сферель, улыбнулся. Правда, губы у него были тонкие, почти бесцветные, и это придавало какую-то аскетичность его красоте.
- Ничего, ничего, - ободряющим тоном произнесла вдова барона Гриффи, поглядела на кошечку. - Куда это вы бежали, мой юный друг? Спасали кошечку от тех, кто любит издеваться над животными?
Черные глаза восхищенно раскрылись.
- Вы волшебница! Так и есть. - Мальчик снова погладил кошку и беспокойно оглянулся. - Кажется, мне удалось оторваться от них.
- Кого - них? - мягко поинтересовалась баронесса Гриффийская, обмахнув себя веером и всколыхнув светлые пряди волос, выбившиеся из прически.
- Миэрко и компании, - хмуро пояснил новый знакомый, - они...ну, в общем, это уличная компания.
- Все ясно, - немного скучающим тоном протянула Сферель, снова бесцеремонно оглядывая мальчика с ног до головы.
Высокий, лет тринадцати-пятнадцати на вид, лишь чуть пониже ее ростом, чем-то похожий на бей-ялинца. Если бы не белизна кожи...
- Я же забыл представиться, - спохватился он и поднял на нее глаза. - Меня зовут Амарель Леефе, а вас?
Леефе. Так она и... Прекрати. Ничего ты не думала. Ты просто смотрела на него и любовалась, старая развратница.
- Очень приятно, а я Сферель Гриффи, баронесса, - сладко пропела Сферель и протянула мальчишке руку, ожидая, что тот пожмет ее, как сделали бы большинство юных Гафарсийцев его возраста. Но нет - Амарель взял ее за руку и слегка коснулся ее губами.
- Рад знакомству с вами.
Баронесса Гриффийская внимательно поглядела на мальчика - одной рукой держит кошку, другой ее пальцы, глаза вежливо улыбаются, а в лице...все то же тревожное, напоминающее о печальной песне.
Сферель с трудом стряхнула с себя оцепенение. Отняла свою руку, взмахнула веером, улыбнулась краешком губ.
- Я думаю, мы еще увидимся, Амарель Леефе. А пока что позволь мне продолжить путь, - Сферель величественно, подражая особе голубой крови, кивнула восхищенно смотревшему на нее мальчику и не спеша удалилась.
Откуда-то сзади почти неслышно появился низенький юный субъект примерно того же возраста, что и Амарель, с усыпанным коричневыми веснушками широким добродушным лицом.
- Рэль!
Амарель вздрогнул, как будто его пробудили от чудесного сна, и повернулся к веснушчатому.
- Фибрамес, ты не видел Миэрко и Отряд?
- Нет, а что, они опять пытались купить у тебя Иеру?- нахмурился Фибрамес, подойдя к другу и взглянув на уже успокоившуюся и мирно сидевшую на груди у Амареля кошечку.
- Хуже, они попытались ее у меня отобрать.
- Зачем им Иера? - удивленно поднял выцветшие на солнце брови Фибрамес.
Амарель огляделся, видимо опасаясь, что их может кто-то услышать, затем наклонился к самому уху друга и шепнул чуть слышно:
- Кошек берут жрецы Кальфандры и проделывают с ними какие-то страшные штуки, так я слышал. И еще темные маги...за белую кошку дорого дадут.
ибрамес широко раскрыл карие узкие глаза и засопел.
- Жрецы? Маги? Очнись, Рэль. Какие у них могут быть дела с таким, как наш пустоголовый Миэрко?
Амарель насмешливо улыбнулся.
- До чего ты наивен, друг мой. У них нет дел с Миэрко, просто он принес кошку, продал, взял свои деньги - и все. Тем более что в Фаарне белые кошки весьма и весьма редкое зрелище. Теперь понимаешь?
Фибрамес кивнул.
- Люди хуже животных... Готовы за деньги на что угодно, - он ласково погладил Иеру, и та блаженно заурчала. - Вот скажи, Рэль, разве ты позволил бы проделать темные колдовские штуки со своим другом, пусть даже хоть тысячу золотых за это дадут?
- Конечно, нет, - горячо ответил Амарель и прижал к себе кошечку. - Иера мой друг не меньше, чем ты, Фибрамес. Разве я смогу предать друга, хотя бы и за большее количество денег?! Да никогда! Я же не Миэрко.
- Да и я бы никогда... - Фибрамес оборвал речь и прислушался. - Мне кажется или сюда кто-то идет? Пошли, Амарель, кое-что тебе расскажу!
Неце и Эме
Неце Леефе, простой горожанин и кузнец, никогда не был высокого мнения о правительстве города Фаарне и страны Гафарса в целом.
Политика короля Тирфи, дружившего с темными магами и поддерживавшего Кровавый Культ, как в народе именовали религию, предписывавшую приносить человеческие жертвы, была глубоко ошибочна, и Неце не упускал шанса громогласно заявить об этом вслух.
На его счастье, никто еще не донес о вольных речах простого кузнеца городской страже, но Эме, жена Неце, все равно беспокоилась за своего мужа и старалась убедить его в том, что возмущаться бесполезно.
- Это не изменится, солнце мое, такие люди, как мы, не имеют ни малейшего влияния на короля и его совет, -говорила она.
Неце хмурился.
- То-то и плохо, что не имеют! Какой же он король, если не прислушивается к мнению народа?
Эме с усмешкой пожимала плечами.
- Так не только у нас, солнце мое. На родине моей матери, в Бей-Ял, то же самое, так же как и у северян афирилэндцев и даже у суровых воинов ихранджанцев. Везде так, и это неизбежно. С этим нужно смириться, Неце!
Эме, столь быстро со всем смирявшаяся жена кузнеца Леефе, была очень красива. Ее черные, как ихранджанский бархат, глаза и волосы, золотисто-смуглая кожа и нежный голос в свое время заставили молодого гафарсийца Неце Леефе влюбиться в девушку без памяти.
Тогда Эме было восемнадцать, теперь же ей шел уже тридцать четвертый год, но ее красота, казалось, и не думала увядать и только расцветала все больше и больше.
- Ты моя черная роза, - говорил ей Неце порой. - Черные розы растут лишь в Гафарса, но по милости небес твою красоту взрастила бей-ялинская земля!
Неце не умел говорить красиво, и подобные фразы с трудом приходили ему на ум, так что Эме весьма ценила их.
Сам Неце не был хорош собой - он был больше похож на северянина, чем на гафарсийца. Светлые, почти бесцветные глаза и волосы и бледная кожа явно были наследством отца, наполовину афирилэндца.
- Наша семья - это просто помесь разных народов, - любила говорить по этому поводу Эме.
Неце Леефе обожал свою жену, да и она его очень любила. Их характеры были совершенно разными: мягкая, немного ленивая, но в глубине души по-южному темпераментная Эме и строгий, холодно-рассудительный Неце, для которого долг и гражданские обязанности были выше всего. Да, они были совершенно разными, но тем не менее прекрасно уживались вместе. Эме была образцовой домохозяйкой, а Неце был хорошим кузнецом, и они не испытывали нужды в деньгах, что могло бы повлиять на их отношения. Иными словами, эту пару можно было бы назвать почти идеальной, - по крайней мере, такое они производили впечатление.
Спорили Неце и Эме только по одному вопросу - вопросу воспитания единственного и любимого сына Амареля.
Амарелю было уже почти четырнадцать, и внешне он был почти копией матери, вот только небыл смуглым, как она. Бледная кожа и тонкие губы аскета - вот и все, что досталось мальчику от отца. Он не унаследовал строгость и решительность Неце, вместо этого проявляя черты характера, присущие его матери.
- Ты его избаловала, Эме, - временами качал головой Неце, отчаявшись загнать сына в кузницу. - Следовать по стопам отца Рэль явно не намерен. Учебу он ненавидит, только читать и писать научился, да и в школу мы его отдали поздно - в двенадцать лет. Разве это хорошо? Мальчишка ленив, как капустный червь, а ты ему потакаешь!
Эме смущенно улыбалась и брала мужа за руку.
- Солнце мое, он просто не хочет ни учиться, ни быть кузнецом. Вот и все. Ему по душе другие занятия.
- Знаю я, какие занятия по душе этому лоботрясу, - привычно ворчал Неце. - Недавно видел его с одной девчонкой, потом с другой. Головы им морочит, песенки поет.
- У мальчика красивый голос, - робко вставила Эме.
- И что он будет с ним делать? Станет бродячим певцом, что ли? Ну нет, дорогая, только через мой труп, в семье Леефе бродячие певцы, актеры и прочие отбросы общества совершенно ни к чему, - категорично заявил как-то раз Неце.
Эме на какое-то время притихла, затем призналась:
- Ами говорил мне, что хочет рисовать схемы, по которым можно что-то строить. Это как, тебя устраивает, солнце мое?
Неце задумчиво посмотрел на жену, потом вспомнил виденную им однажды во время путешествия в южном ханстве Бей-Яле картину: важный человек с какими-то чертежами в руках, распекавший строителей за то, что они что-то построили не по его схеме.
- Пожалуй, так можно, - наконец вынес он приговор. - Только я слыхал, этому учиться надо. В специальной школе.
Эме радостно улыбнулась, довольная, что идея сына не нашла опровержения у строгого отца.
- Рэль не возражает. Он просто хотел узнать, согласен ли ты.
- Мог бы и сам у меня спросить, - пожал плечами Неце. - Или провожать до дому девочек и возиться с этой невесть откуда взявшейся белой кошкой легче, чем разговаривать с родным отцом?
- Он боялся, что ты откажешь, - вздохнула Эме. - Ты же знаешь Амареля, Неце...
На самом деле Неце редко бывал доволен своим сыном, однако это не мешало ему любить Амареля так же сильно, как это делала Эме. Разница между любовью матери и отца на сей раз заключалась не только в обычной разнице, которая сопровождает эти два вида любви, но и то, что Эме просто любила Амареля таким, какой он есть,а Неце стремился воспитать мальчишку по-своему.
Впрочем, попытки сделать из Амареля второе 'я' были заранее обречены на неудачу - с виду мягкий и ленивый, Амарель всегда умел настоять на своем.
Такова была семья, которую Сферель Гриффи намеревалась навестить, идя вниз по улице.
Вдова афирилэндского барона Гриффи шла и чувствовала стеснение в груди, приближаясь и этому дому...и не только по причине жары.
Предложение Сферель
Эме была занята. Она сидела в гостиной и вышивала, тихонько напевая про себя какую-то старинную песню на бей-ялинском языке, когда-то в детстве выученную ею наизусть. Мать Эме очень любила петь эту песню во время работы и досуга, в любой момент, когда ей приходили на ум знакомые строчки.
Неце сидел рядом с ней и по привычке любовался тем, как ловко и быстро движутся тонкие смуглые пальцы. В такие минуты счастье завладевало им целиком. И он боялся даже пошевельнуться, чтобы не спугнуть его, как робкую птичку…
И надо же было кому-то в это время постучаться в дверь!
Эме подняла глаза на мужа.
- Откроешь, Неце? Может, это сосед Михрен наконец долг принес.
- Как же, будет он отдавать долги раньше, чем через полгода! – сердито пробурчал Неце Леефе и пошел к двери, заранее недружелюбно настроенный против незваного гостя.
Открыв дверь, он собрался было сухо приветствовать пришедшего, но… слова замерли, та к и не сорвавшись с языка кузнеца Леефе.
Перед ним стояла его собственная сестра, когда-то убежавшая из дому и не так давно вернувшаяся обратно в Фаарне, - Сферель. Точнее, баронесса Гриффийская, вдова безвременно и при подозрительных обстоятельствах погибшего барона-северянина, на свое несчастье составившего завещание в пользу жены.
- Сферель… - Неце медленно отступил в сторону, глядя на ее безмятежную улыбку. Сестра томно обмахивалась веером и смотрела на него яркими зелеными глазами, – ни дать ни взять великосветская дама, пришедшая на пышный бал.
- Домой пустишь? – сладко улыбаясь, спросила Сферель.
Неце угрюмо смотрел на нее.
- Кажется, в прошлый раз мы все обсудили, Сферель. Ты прекрасно знаешь, что я не хочу видеть тебя в своем доме.
- Ах таак? – протянула баронесса Гриффийская, ее улыбка стала натянутой. – Это когда в прошлый раз? Когда мы встретились у Четвертого Квартала?
- Именно, - подтвердил Неце. – Я сказал тебе, что после всего случившегося не могу принимать тебя в своем доме, хоть ты и сестра мне. Ты стала одной из тех, чей путь проклят и устлан трупами, – темной колдуньей. Ты связалась с таинственным и ненавидимым всеми стариком, которому, как говорят, уже свыше пятисот лет и все эти годы он творит свои гнусные дела… с Колдуном!
Глаза Сферель стали совсем холодными, улыбка быстро исчезла с полных губ.
- Ты изменился, брат. Ты разговариваешь со мной так, как будто я враг тебе. А ведь когда-то ты был моим единственным защитником от побоев пьяного отца.
- Разве ж я знал, что ты превратишься в чудовище? – с горечью бросил Неце.
Уголок рта баронессы дернулся.
- Чудовище? Что ты обо мне знаешь? Любого человека можно при большом желании превратить в темного мага, жреца или другого злодея, - теперь ее губы искривила жесткая, нехорошая усмешка.
- Нет, - возразил Неце,- не любого. Только того, у кого есть предрасположенность ко злу. Видать, у тебя она была. А я этого так и не разглядел.
- Ах, бедненький! Он не разглядел.… Если бы ты был поставлен в такие же условия… будь ты гордой, честолюбивой, несчастной девушкой, которой вдруг представилась возможность стать сильной и отомстить, - разве ты пренебрег бы ею? Скажи!
- Отцу ты уже не отомстишь, - пожал плечами Леефе. – Он давно мертв. А кому еще ты собираешься мстить?
Сферель нервно облизала губы. Неце, Неце… Если бы ты знал, как ты теперь похож на отца… И голосом, и внешностью, и угрюмыми манерами волка-одиночки… Если бы ты об этом знал…
- Не будем говорить об этом, Неце. Лучше впусти меня в дом, и я забуду ту нелюбезность и грубость, которые ты проявил по отношению к вернувшейся из небытия сестре.
- Зачем тебе мой дом? – медленно произнес Неце. – У тебя есть владения барона Гриффи, его замок. Колдун в любой момент ждет тебя в гости. Да и в конце концов, у тебя, как я слыхал, есть любовники.
- Какая осведомленность! Да, есть, и что с того? мне претит ханжество гафарсийцев, кричащих на каждом углу о возмутительности внебрачных связей. Ты думаешь, они сами этим не занимаются? Ты думаешь, они…
- Хватит, Сферель, – резко оборвал ее брат. – Уходи, прошу тебя, и никогда больше не появляйся здесь вновь! Между нами нет ничего общего.
- Ничего общего? – Баронесса прищурилась. – Пожалуй, ты прав, братец. Я уйду.… Ах, да… - Словно припоминая что-то, она беззвучно засмеялась. – Я видела твоего сына.
Неце напрягся, как натянутая тетива лука,и подозрительно посмотрел на сестру. Что она хочет… чего добивается?
- Амарель Леефе, так? Красивый, удивительно милый мальчик. Признаться, до того, как я узнала, что он мой племянник… - она снова засмеялась. На сей раз жутким смешком, одно звучание которого вывело Неце из себя. Он едва не набросился на нее.
- Чертова колдунья! Если ты что-то сделала с моим сыном…
- Успокойся, - насмешливо проговорила Сферель. – Я не пью кровь маленьких мальчиков. Сколько ему лет?
Немного устыдившись своей вспышки, Неце пробурчал:
- Скоро четырнадцать исполнится.
-Надеюсь, ты оповестишь меня об этой знаменательной дате? Очень хотелось бы сделать мальчику подарок. Такой вежливый, любезный… чудо, одним словом. Вероятно, весь в твою жену, а?
Неце молча кивнул.
- Я кое-что в нем почувствовала, - продолжала баронесса задумчиво. – И это что-то определенно магического свойства. Твой сын мог бы стать неплохим волшебником.
При одной мысли об этом гнев Неце вспыхнул вновь. Амарель…маг?! Она с ума сошла?! Да он, Неце, скорее вырежет из груди собственное сердце и съест, нежели позволит своему родному сыну пойти по темной колдовской стезе!
- Уходи, Сферель, – еле сдерживая себя, Неце сжал кулаки. – Если ты надеешься, что я позволю тебе сбить моего сына с истинного пути…
Женщина легко и весело рассмеялась.
- С истинного пути людей не сбивают, они чаще всего сами с него сходят, по своей воле, братец мой. А что касается Амареля, то его аура ясно говорит о грядущих страданиях и боли… я их чувствую… - она приложила руку к груди.
Кузнец Леефе несколько мгновений молча смотрел на сестру. Затем, усмирив в себе гнев, процедил сквозь зубы:
- Амарель никогда не пожелает сам сойти с истинного пути и стать магом. У него доброе и чувствительное сердце, он не то, что ты, негодяйка!
- У меня тоже есть сердце, Неце. И когда-то оно было таким же, как у милого Ами. Но время иссушило его, а жажда власти и могущества превратила в кусок льда. Так что не загадывай, - усмехнулась Сферель чуть мрачно. – Кроме того, ему же не обязательно быть темным магом. Он мог бы быть светлым.
- Все маги зло. И я не допущу, чтобы Амарель заинтересовался этим делом.
- Но у него определенно есть к этому талант.
- Все равно, – упрямо повторил Неце, снова сжимая кулаки и недобро глядя на сестру. – Этого не будет! Слышишь ты – не будет.
Баронесса Гриффийская передернула плечами.
- Ну посмотрим, посмотрим. А подарок я ему обязательно подарю. До свидания, милый брат Неце, я думаю, - даже и не думаю, а уверена, что мы снова встретимся.
Послав брату последнюю ехидную улыбку, Сферель медленно развернулась и пошла прочь, обмахиваясь веером. Оскорбленная гордость, злоба, чувство безмерного унижения если и бушевали в ее душе, то она никак этого не показала.
Месть хороша по прошествии некоторого времени, Неце. Ты сам увидишь это…
Колдун
В полутемной, просторной спальне было душно, и она велела открыть все окна и сидела на своей кровати как пришла, в тяжелом бархатном платье, держа в руке бокал, полный вина.
Взгляд блестящих зеленых глаз был устремлен в окно, за которым вовсю заливалась сладким голосом какая-то птичка. Птичка…
Как же я не люблю, когда поют и мешают мне пить вино.
Баронесса Гриффийская с усмешкой подняла свободную левую руку и медленно стала сжимать пальцы в кулак. Глаза ее стали совсем пустыми, губы зашевелились, что-то произнося.
Птица умолкла, будто захлебнулась. Раздался шлепок упавшего с ветки на землю тельца. Звук, который обостренный слух Сферель уловил сразу.
Женщина снова усмехнулась и опустила сжатый кулак на колени.
Ты заплатишь мне за это унижение, Неце. Заплатишь. Не так быстро. Но будь спокоен, это произойдет не позже пятидесятой луны…
Дверь бесшумно отворилась, впуская гостя, которому баронесса Гриффийская всегда была рада. Колдуна. Того самого, чье имя было давно позабыто даже им самим – настолько этот служитель тьмы был стар.
Колдун был невысок ростом, но его внешность, уродливая и вместе с тем носившая на себе отпечаток какой-то значительности, наводила на мысль, что над ним никто никогда не смеялся. Или, во всяком случае, смеялся недолго.
- Здравствуй, ученица, - скрипучий голос нарушил тишину, и Колдун подошел вплотную к женщине и сел рядом с ней.
Сферель с усмешкой поглядела на него и стала медленно пить свое вино.
- Ты, как и подобает настоящему темному магу, весь в черном, учитель мой.
- Я и есть настоящий черный маг, - Колдун отнял у нее кубок и пристально посмотрел в мрачные зеленые глаза. – Что с тобой, Сферель?
Она коротко и зло рассмеялась.
- Ничего. Точнее, совсем ничего.
- А все-таки? Ты не похожа на человека, с которым ничего не случилось.
Баронесса отвернулась и долго смотрела в окно.
- Он отказал мне от дома. Велел даже не приближаться к нему.
Колдун ответил не сразу. Циничная усмешка зазмеилась на его сморщенных губах.
- А чего же ты ждала, Сферель? Кем стала ты и кто он? Добропорядочный кузнец Леефе, пользующийся уважением соседей. Вполне зажиточный…. И его сестра, темная магичка и злодейка с репутацией дамы сомнительного поведения. Как же ты все еще наивна!
- Но он мой брат! – яростно вскричала женщина. – Он должен был в любом случае поддержать меня… или хотя бы сохранить видимость тех отношений, которые существовали между нами! Он должен был понять, что у меня не было другого выхода, кроме как стать твоей ученицей! Я едва сбежала из дому, я не знала, что делать и как выжить в этом тысячу раз проклятом мире, и тут ты! Это был единственный шанс…
- А я ведь сразу увидел в тебе магические способности, - Колдун все с той же циничной усмешкой коснулся жесткими сухими пальцами ее полуголого плеча. - Это было нетрудно… вот только откуда они взялись, при простых смертных-родителях?
Сферель нетерпеливо дернула плечом, словно пытаясь сбросить его руку, которая, однако, и не думала покидать свое место.
- Мне это неизвестно, учитель мой. Кстати, - ее зеленые кошачьи глаза сощурились, - похоже, что я тоже умею видеть чужие магические способности.
- Да? И у кого ты их углядела, моя дорогая ученица?
- У одного молодого человека, - со странной улыбкой отозвалась женщина. – Очень молодого. Ему всего лишь четырнадцать лет. Однако есть… уже есть намек на что-то.
Колдун невольно заинтересовался.
- И кто же это? Сын какого-нибудь из твоих любовников?
- Нет, - с неудовольствием произнесла баронесса Гриффийская, которую в Фаарне именовали просто баронессой и очень не любили. – Это мой племянник. Амарель Леефе, сын этого безмозглого идиота Неце.
- Да ты что?! Родная кровь…
- Вот именно. Кто знает, может, в нашем роду и правда были волшебники? – Усмехаясь, Сферель склонила голову набок и задумчиво поглядела на кубок, который колдун протянул ей обратно, взяла его и сделала глоток. – Иначе откуда объяснить наличие магических способностей не только у меня, но и у Амареля?
- А ты точно уверена, что они у него есть?
- Без сомнения. Я это почувствовала…
- Понятно, - Колдун встал, подошел к окну и резким движением закрыл его. – Здесь довольно прохладно. Что не есть хорошо для моих старых костей.
Баронесса ничего на это не ответила. Она допивала вино и смотрела в огонь горевшего напротив камина.
- И что же ты теперь будешь делать? – с интересом спросил Колдун, возвращаясь и присаживаясь снова рядом с ней. – Насколько я понимаю, Неце едва ли отдаст своего сына тебе в ученики.
- Кто собирается его спрашивать? – процедила сквозь зубы Сферель.
- Планируешь тайно обучать мальчишку? Ну-ну.
- Думаешь, это плохая идея? – ощетинилась Сферель.
Колдун равнодушно поглядел на нее.
- А как ты считаешь? Во-первых, ему самому твои уроки могут не прийтись по нраву. Об этом ты подумала? Если он сын Неце, то, скорее всего Неце воспитывал его так, как самому ему хотелось. И соответственно, этот Амарель Леефе относится к магии – а тем более к темной – весьма и весьма отрицательным образом.
- Я не отрицаю такой возможности, - заметила баронесса Гриффийская. – Но, тем не менее, я надеюсь на то, что мой племянник будет заинтересован тем, что я в самом ближайшем времени намереваюсь ему показать…
Сказав это, она холодно улыбнулась. От этой улыбки даже Колдуну стало не по себе.
- И когда планируется самый первый урок? – поинтересовался он.
На сей раз в улыбке Сферель промелькнуло что-то загадочное. Но оттого не менее неприятное.
- Вот этого я тебе точно сказать не могу.
- Но, по крайней мере, это будет в этом месяце? – настаивал Колдун.
- Скорее всего. – Сферель зевнула и потянулась, как сытая кошка, отбросила пустой кубок на пушистый ковер под ногами. – Повторяю, дорогой мой учитель – обещать я ничего не могу.