Отсопливилась зимняя горклость,
Отвесенился мёртвый апрель.
Под дождём мокнет хлебная корка -
Собирает вокруг сизарей.
По сценарию в дней мизансцене
Пусть появится дома макет -
Днём рисую проект помещенья,
А во сне - размещаю паркет.
И работать иду в палисадник -
Привыкаю заране к земле,
Чтоб на время забылась досадность:
Ты - наркотик, а я - на игле.
Строил планы в прокуренной кухне:
Как задеть - чтобы злей и больней,
Чтоб мечте - недостроенной шхуне -
Поскорей оказаться на дне.
Всё пихал мою голову в прорубь - - вот тут получается -мОю- можно исправить на: с головою засовывал в прорубь - ?
Получилось, родной, утопил!
Но признайся, мой ветренный голубь,
Ведь никто так, как я, не любил...
Отвесенился мёртвый апрель.
Под дождём мокнет хлебная корка -
Собирает вокруг сизарей.
По сценарию в дней мизансцене
Пусть появится дома макет -
Днём рисую проект помещенья,
А во сне - размещаю паркет.
И работать иду в палисадник -
Привыкаю заране к земле,
Чтоб на время забылась досадность:
Ты - наркотик, а я - на игле.
Строил планы в прокуренной кухне:
Как задеть - чтобы злей и больней,
Чтоб мечте - недостроенной шхуне -
Поскорей оказаться на дне.
Всё пихал мою голову в прорубь - - вот тут получается -мОю- можно исправить на: с головою засовывал в прорубь - ?
Получилось, родной, утопил!
Но признайся, мой ветренный голубь,
Ведь никто так, как я, не любил...
Кидайте ваши тапки.
Бывшая жена Счастья/Бессмысленно
Миссис Истерика,где мои тайны?
Кому ты сказала, что я жажду мести?
В подвале заброшенном, ты ведь случайно
Меня привязала веревками к креслу?
Миссис Истерика, где мои птицы?
Кому ты призналась, что кажешься мертвой?
Ты знаешь, я вовсе не самоубийца,
Но я не боюсь только памяти стертой.
Миссис Истерика, где мои слезы?
Кому ты сказала, что всех ненавидишь?
Это неправда, ведь ты не серьезно?
Я не хочу умирать - ты же видишь!
Миссис Истерика, где мое сердце?
Кому ты сдала мою кровь, признавайся!
И кажется, мне никогда не согреться.
И кажется, кто-то мне шепчет: "Сдавайся"
...Сквозь окна сочится мелодия солнца,
И тени сплелись в неземном хороводе.
Миссис Истерика, он не вернется,
Раз он решил - он навеки уходит.
Бывшая жена Счастья/Бессмысленно
Миссис Истерика,где мои тайны?
Кому ты сказала, что я жажду мести?
В подвале заброшенном, ты ведь случайно
Меня привязала веревками к креслу?
Миссис Истерика, где мои птицы?
Кому ты призналась, что кажешься мертвой?
Ты знаешь, я вовсе не самоубийца,
Но я не боюсь только памяти стертой.
Миссис Истерика, где мои слезы?
Кому ты сказала, что всех ненавидишь?
Это неправда, ведь ты не серьезно?
Я не хочу умирать - ты же видишь!
Миссис Истерика, где мое сердце?
Кому ты сдала мою кровь, признавайся!
И кажется, мне никогда не согреться.
И кажется, кто-то мне шепчет: "Сдавайся"
...Сквозь окна сочится мелодия солнца,
И тени сплелись в неземном хороводе.
Миссис Истерика, он не вернется,
Раз он решил - он навеки уходит.
Чрезмерная серьезность - это самое комичное, а чрезмерная скромность - это самая горькая ирония.
Карл Маркс
Не всегда говори то, что знаешь, но всегда знай, что говоришь.
автор неизвестен
Карл Маркс
Не всегда говори то, что знаешь, но всегда знай, что говоришь.
автор неизвестен
Чтобы жизнь не казалась невыносимой, надо приучить себя к двум вещам: к ранам, которые наносит время, и к несправедливостям, которые чинят люди.
Никола Шамфор
Никола Шамфор
Человеку для того, чтобы разорвать свои цепи, дозволены все средства без исключения.
Оноре Мирабо
Грубая, простая, примитивная сила настойчивости есть некоронованная королева мира воли.
Генри Форд
Оноре Мирабо
Грубая, простая, примитивная сила настойчивости есть некоронованная королева мира воли.
Генри Форд
воскресенье, 30 ноября 2008
Лифт..
Написано слегка обрывочно, но надеюсь понятно. это отрывок будет продолжение, правда не знаю когда!
Я собиралась на учебу. Уже 13.05! Я опаздываю, надо поторопиться! Кинула в сумку все оставшиеся вещи – телефон, очки, пачку сигарет и тетрадь. Быстро натянула сапоги, куртку, схватила ключи и выбежала на площадку.
- Привет! – сосед Димка шел домой с учебы.
- Привет, - бросила я в ответ и нажала на кнопку лифта, попутно вспоминая, не забыла ли чего. Вроде нет, ну если что не беда!
Лифт приехал, дверцы открылись. Я всегда почему-то их боялась. Они так устрашающе закрывались, и мне казалось, что вот они захлопнуться, и я окажусь в кошмаре. Брр… жуть! По привычке не глядя, нажала на кнопку первого этажа. Лифт начал медленно опускаться, а снаружи что-то скрипело, урчало, железо билось о железо, послышались чьи-то голоса (кто-то не пожелал воспользоваться услугами лифта). Голоса умолкли. Что-то я долго еду, - промелькнула страшная мысль.
Я недавно смотрела фильм “Лифт”, где у всех пассажиров за душой имелся грешок. Вот так они ехали уже много часов, и им казалось, что они спускаются в ад. В итоге в живых осталась только одна девушка. И когда умер последний пассажир дверцы лифта открылись, с наружи стояли люди и ошарашено смотрели на гору трупов и оставшуюся девушку. Вот так он и закончился.
После его просмотра я как-то побаиваюсь лифтов, мало ли. Пускай я знаю, что это был всего лишь фильм, но жуткое впечатление осталось.
Лифт остановился, двери открылись. А я вздохнула с облегчением.
Вышла на улицу.
Лил дождь, а я опять, как назло, забыла зонт. Подниматься обратно уже не было времени. Все равно до маршрутки недалеко – не сахарная не растаю!
Во дворе никого, странно.
Да, осень показала себя во всей красе. Деревья уже стояли облезлые, листва на земле почернела. И эти противные лужи…приходится обходить их, стараясь не замочить и не запачкать ботинки.
Где все люди? Даже машин нет. Ни одной маршрутки.
Я стояла на остановке. Дождь по-прежнему лил. 13.15 – глянула на часы. Ну вот, я уже не успею!
Из дома напротив выскочил мальчик и бегом побежал в мою сторону. На вид ему было лет десять.
- Уходи! – услышала я. – Сейчас начнется!
Он кричал мне, размахивая руками.
Подбежал, остановился. Схватил меня за руку и потянул. Я стояла.
- Быстрее! Ты чего стоишь?
- Что случилось? – недоуменно спросила я. Какой-то странный мальчик. Что ему от меня нужно? О чем он вообще?
- Быстрее! Надо бежать! – требовал он. Посмотрел на небо, я последовала его примеру. Серое небо начало менять цвет, становясь зелено-оранжевым. Как необычно. Я такого еще ни разу не видела. Но это было красиво – серый цвет менял оттенок на зеленый, желтый, оранжевый, переливался и сверкал.
У мальчишки было такое испуганное лицо, что мне сделалось не по себе. Что же такое может произойти? Когда такое чудо предстало глазам человека!
Дождь усилился.
На мою руку упала капля. Я присмотрелась, она была салатового цвета, как небо. В том месте, куда она упала, сильно зажгло. Я потерла руку, дабы избавиться от боли, но она стала сильней и перенеслась на другую руку. Болело так, словно кожу разъедало кислотой. Неужели кислотный дождь? – посетила меня страшная мысль.
Я вновь посмотрела на мальчишку. Его лицо тоже разъедало, появились выжженные пятна.
Я спохватилась. Он не шевелился.
- Мальчик, побежали отсюда! Надо уходить! – теперь уже я тянула его за руку.
Он стоял и смотрел в небо. Зеленые капли падали на лицо и шипели.
Страх схватил меня. Я дернула его за руку. Он не двинулся. Я дернула сильней, он не отреагировал.
Я подхватила его на руки (какой же он тяжелый!) и потащила в тот подъезд, из которого он выбежал. Все тело жгло. Я посмотрела на мальчика. Он был без сознания. Мне стало страшно. Его лицо было кровавой массой, кожу разъедало, открывая мышцы лица. Он может умереть, и в этом буду виновата я.
Я не знала, в какую квартиру ломиться. Надо срочно ему помочь!
- Помогите! – вырвался из груди крик отчаяния. – Помогите!
Эхо разлетелось по этажам. Тишина мрачного подъезда нарушилась скрежетом открывающегося замка. Из-за двери показалось женское лицо, оно выражало испуг.
- Помогите, - прошептала я, обращаясь к ней.
Она посмотрела на мальчика в моих руках и ахнула.
- Мишенька! Девушка, заносите!
Я вбежала в квартиру и не разуваясь последовала за женщиной. Она провела меня в гостиную, указала на диван и куда-то убежала. Я аккуратно положила Мишеньку на диван и осталась сидеть возле него. Он плохо дышал – со всхлипами, иногда изо рта вырывался сдавленный рык. Меня трясло, я плакала.
В двери появилась женщина. В руках она несла какую-то коробку. Ее немного потряхивало, но держалась она стойко. Подбежала к мальчику, отстранила меня.
- Мишенька! Как же так? – шептала она.
Открыла коробку, я увидела медицинские принадлежности – вата, марля, таблетки, мази и прочее.
Женщина вытащила бутыль с желтоватой вязкой жидкостью и смочила ею вату. Руки тряслись. Она медленно стала обрабатывать облезлые участки лица мальчика, стирая кровь и ошметки кожи. Скоро лицо очистилось и кажется даже перестало плавиться. Было страшно смотреть на обезображенное лицо маленького мальчика. Женщина между тем продолжила процедуру – достала из коробки шприц, ампулу, разбила стеклышко и засунула иглу в ампулу. Прозрачная жидкость понемногу заполнила шприц. Женщина ударила по нему пальцем и нажала на поршень. Прочистила внутреннюю поверхность локтя ватой и воткнула шприц в вену. Затем нанесла на лицо какой-то крем – полупрозрачный и вязкий – накрыла марлевыми повязками и закрепила бинтом.
Все это время она что-то шептала, будто разговаривая с мальчиком.
После всего она откинулась на кресло и глубоко вздохнула. Все, - поняла я. Успели. Она сидела с закрытыми глазами, опустив руки на колени.
Я ждала, что будет дальше.
Женщина открыла глаза и посмотрела на меня. Я видимо выглядела ужасно, потому что капли падали и на меня. Она встала с кресла и подошла ко мне. Достала из коробки те же предметы, с которыми работала над Мишенькой и приступила к той же процедуре.
- Как тебя зовут? – спросила она, смачивая вату в желтоватой жидкости, поднесла ее к моей руке и начала протирать шипящие раны. Жжение пропадало, на его место пришел холод и онемение. Я испуганно посмотрела на нее. – Не бойся, эта мазь выведет из твоих ран яд.
Ее слова совсем не успокоили меня. Яд? Падает с неба и разъедает все, отравляя меня?
- Так как тебя зовут?
- Лена… - сквозь слезы выдавила я. – Что здесь происходит? Что это за дождь?!
- Ты что, дорогая? Этот дождь приходит к нам вот уже десять лет.
- Что!!! Вы смеетесь надо мной? Я здесь двадцать лет живу, а такого еще не видела!
- Я не знаю где ты жила, но в своих словах я более чем уверена. Мой муж на моих глазах сгорел под дождем. Многие люди погибли от него. Это наше проклятье.
Она опустила голову. Мне на руку упала прозрачная капля. Она плачет? Она подняла голову, утерла слезы.
- Кстати, меня зовут Ирина Валерьевна. Ты откуда приехала?
- Я здесь живу, в соседнем доме.
- В каком? – недоуменно спросила она.
- На Альцмана 3, квартира 24.
- Видимо яд проник слишком глубоко, - проговорила она еле слышно. – Ты не можешь там жить. Дом был разрушен спустя три года после прихода дождя.
- Но я только что оттуда!
- Мои окна выходят на ту сторону. Пойдем, посмотришь сама. – Она закончила меня лечить, взяла за обмотанную руку и подвела к окну. Штора отъехала, и я увидела сквозь зеленый поток руины моего дома!!!
- Что здесь происходит? Что?!! – Кричала я. – Этого не может быть!
Из глаз полились слезы. Женщина притянула меня к себе.
- Я не знаю, что у тебя произошло. Ты не плач. Все образумится. Ты привыкнешь.
Она посадила меня в кресло и ушла. Вернулась со стаканом воды. Я сделала глоток.
- Расскажите мне.
Она села рядом, взяла мою руку.
- Как я уже сказала, дождь начался десять лет назад – 12 октября 2009 года. Он унес жизни многих людей. Это была страшная смерть. Тогда мы еще не знали лекарства от яда и ожогов, поэтому многие умирали даже от самых легких ранений. С тех пор дождь приходит каждый год 12 октября и длится семь дней. Врачи нашли способ избежать смертей, но, тем не менее, многие люди сгорели под дождем, не вернулись домой. Спасибо тебе за Мишеньку! Его родители тоже погибли под дождем, когда он был еще совсем маленьким. Он никогда не знал их. Он живет в квартире надо мной, но там бывает редко. В основном у соседей, да у меня. Он хороший мальчишка, всегда помогает. Мишенька мне как родной сын.
Она замолчала. А я пораженно смотрела на нее. Мне было страшно. Я до сих пор не верила во все происходящее. Все казалось кошмарным сном.
- Тебе надо поспать. Иди в мою комнату.
Она отвела меня и уложила. Мне казалось – я не засну, но только голова коснулась подушки, я провалилась в глубокий сон.
- Лена…
Меня кто-то зовет? Ирина Валерьевна? Нет. Детский голос. Мишенька?
- Лена…
Голос звучал тихо, как будто издалека и приглушенно.
Я встала с постели, прошла в коридор.
- Лена…
На кухне гремела посуда, к которой добавлялось мелодичное пение нашей спасительницы. Дверь была прикрыта.
- Лена…
Я прошла в зал. Мишенька лежал на диване, без движения и без сознания. Я склонила голову над ним. Он дышал спокойно и ровно.
- Лена…
Голос повторился, но явно не принадлежал Мише. Тот спал крепким сном. Откуда этот голос? Я снова вышла в прихожую.
- Лена…
Мне показалось, будто голос доносится из коридора. Я тихо открыла дверь и выглянула наружу. Здесь стояла тишина, но был отчетливо слышен монотонный плеск капель о лужи. Такое чувство, что на улице идет не смертоносный кислотный дождь, а самый обыкновенный, от которого можно спастись простым зонтом.
- Лена…
Да кто меня зовет? Теперь казалось, что голос рождает шлепанье капель, тихое журчание дождевой жидкости.
- Лена…
Я подошла к выходу из подъезда, выглянула на улицу. Мир больше не был серым, он был мутно-зеленым, и это было красиво. Я никогда еще такого не видела!
Мерно опускающиеся с небес зеленые прозрачные капельки захватили мой взгляд. Я смотрела и любовалась. И не могла отвести взгляда.
- Лена…
Я пошла на голос. Вперед! Меня звала какая-то неведомая сила, и я шла ей навстречу, дабы узнать, чего она хочет. Со мной было такое впервые, и я даже, по-моему, волновалась. Капли падали на меня, я смотрела на них и наслаждалась красотой.
Кто-то зашептал позади меня, но я не смогла различить и слова. Обернулась посмотреть, кто же тот, что зовет меня. Повернувшись я, к своему удивлению, никого не нашла. Теперь я стояла напротив подъезда, шагах в десяти.
Дверь распахнулась. Я увидела Ирину Валерьевну. Ее лицо выражало испуг. Она что-то закричала, но я не слышала. Почему она так беспокоится? Мне так чудесно и радостно. Идемте со мной! Она тянула руки ко мне и на них падали зеленые капли, шипя и разъедая кожу. Я поняла! Она звала меня к себе, но я не могла и пошевелиться. Потом я увидела, как по ее щекам текут слезы. Она рвалась ко мне, но не могла помочь. Ее ноги подкосились, и она упала на колени в лужу зеленой жидкости.
- Лена! – Услышала я громкий голос. И он словно бы выкинул меня из сна. Я стояла посреди двора, а вокруг лил ядовитый дождь. Мир перестал быть прекрасным. Он был теперь ужасным. Что породило этот проклятый дождь. Зачем он здесь, и почему я умираю? Я почувствовала резкую боль, раскатившуюся по всему телу. Одежду уже почти разъело, дождь добрался до тела. Я не могла убежать, что-то крикнуть. Не могла вбежать в подъезд на встречу Ирине Валерьевне, которая залечила бы все мои раны. Но в то же время в разум ясно проникала мысль – уже поздно. Я умерла. Мне осталась пара секунд, пока тело не растает, как догоревшая восковая свеча.
Я стояла и смотрела на Ирину Валерьевну. А по лицу бежали слезы. Нет, не слезы – зеленые капли яда.
Я проснулась. Резко и четко, но, не смотря на это, я все еще ощущала себя в том страшном сне, где я так ужасно погибла. Но это был всего лишь сон – нереальное, мимолетное действо. Такие сны мне являются почти каждую ночь, я уже привыкла. Но этот был таким ярким и отчетливым, что, проснувшись среди ночи в своей постели, я все еще словно бы ощущала, как мое тело тает под монотонный шепот капель. Я словно бы до сих пор видела отчаянные глаза Ирины Валерьевны и чувствовала жжение и боль.
Это ночь нагоняет на меня такой страх. Это она во всем виновата! Но ничего, сейчас я лягу, подумаю о чем-нибудь хорошем, и ужас уйдет. Потому что это был всего лишь сон. А сны порождаются печалями, с которыми любой человек может справиться. А я подавно!
Но почему сон еще стоит перед глазами и вызывает внутри трепет, справиться с которым труднее чем прежде? Это же просто сон. Утром я встану, как ни в чем не бывало!
На улице проехала машина. Не ожидая от себя такого, я выглянула в окно. Темно. Лишь одинокий фонарь стоит у дороги и тускло смотрит на мир своим единственным глазом. Я отвела глаза, а когда вновь вернула их на фонарь, вздрогнула. Потому что под ним стоял человек, которого секунду назад не было, и, подняв голову, отчетливо смотрел на меня. Просто никого больше в мире не было. Только я и он. Он просто смотрел, но это его бездействие ужасало меня. Захотелось закричать, включить свет и забыть про эти ночные страхи, но тело не слушалось. Его взгляд загипнотизировал меня и с каждой секундой забирал все хорошее из моего сердца, отравляя душу и наполняя ее страхами. Я попыталась бороться с ним, так как воля моя была еще сильна, еще не затуманена старостью. И вскоре я все-таки, хоть и на чуть-чуть, но отвела взгляд. И черный человек в мгновение исчез, как будто его и не было. Исчез, не захватив с собой все то, что было мне подарено.
Как заснуть после всего случившегося? Я не знаю.
Может, это была просто игра воображения, родившаяся после кошмарного сна? Да, так бывает. Надо успокоиться и продолжить умиротворенно спать, никем не потревоженной. Как будто ничего не было. Забыть!
Видимо мне удалось себя в том убедить, потому что, промучившись с пол часа, я уснула, и мне больше ничего не снилось.
Написано слегка обрывочно, но надеюсь понятно. это отрывок будет продолжение, правда не знаю когда!
Я собиралась на учебу. Уже 13.05! Я опаздываю, надо поторопиться! Кинула в сумку все оставшиеся вещи – телефон, очки, пачку сигарет и тетрадь. Быстро натянула сапоги, куртку, схватила ключи и выбежала на площадку.
- Привет! – сосед Димка шел домой с учебы.
- Привет, - бросила я в ответ и нажала на кнопку лифта, попутно вспоминая, не забыла ли чего. Вроде нет, ну если что не беда!
Лифт приехал, дверцы открылись. Я всегда почему-то их боялась. Они так устрашающе закрывались, и мне казалось, что вот они захлопнуться, и я окажусь в кошмаре. Брр… жуть! По привычке не глядя, нажала на кнопку первого этажа. Лифт начал медленно опускаться, а снаружи что-то скрипело, урчало, железо билось о железо, послышались чьи-то голоса (кто-то не пожелал воспользоваться услугами лифта). Голоса умолкли. Что-то я долго еду, - промелькнула страшная мысль.
Я недавно смотрела фильм “Лифт”, где у всех пассажиров за душой имелся грешок. Вот так они ехали уже много часов, и им казалось, что они спускаются в ад. В итоге в живых осталась только одна девушка. И когда умер последний пассажир дверцы лифта открылись, с наружи стояли люди и ошарашено смотрели на гору трупов и оставшуюся девушку. Вот так он и закончился.
После его просмотра я как-то побаиваюсь лифтов, мало ли. Пускай я знаю, что это был всего лишь фильм, но жуткое впечатление осталось.
Лифт остановился, двери открылись. А я вздохнула с облегчением.
Вышла на улицу.
Лил дождь, а я опять, как назло, забыла зонт. Подниматься обратно уже не было времени. Все равно до маршрутки недалеко – не сахарная не растаю!
Во дворе никого, странно.
Да, осень показала себя во всей красе. Деревья уже стояли облезлые, листва на земле почернела. И эти противные лужи…приходится обходить их, стараясь не замочить и не запачкать ботинки.
Где все люди? Даже машин нет. Ни одной маршрутки.
Я стояла на остановке. Дождь по-прежнему лил. 13.15 – глянула на часы. Ну вот, я уже не успею!
Из дома напротив выскочил мальчик и бегом побежал в мою сторону. На вид ему было лет десять.
- Уходи! – услышала я. – Сейчас начнется!
Он кричал мне, размахивая руками.
Подбежал, остановился. Схватил меня за руку и потянул. Я стояла.
- Быстрее! Ты чего стоишь?
- Что случилось? – недоуменно спросила я. Какой-то странный мальчик. Что ему от меня нужно? О чем он вообще?
- Быстрее! Надо бежать! – требовал он. Посмотрел на небо, я последовала его примеру. Серое небо начало менять цвет, становясь зелено-оранжевым. Как необычно. Я такого еще ни разу не видела. Но это было красиво – серый цвет менял оттенок на зеленый, желтый, оранжевый, переливался и сверкал.
У мальчишки было такое испуганное лицо, что мне сделалось не по себе. Что же такое может произойти? Когда такое чудо предстало глазам человека!
Дождь усилился.
На мою руку упала капля. Я присмотрелась, она была салатового цвета, как небо. В том месте, куда она упала, сильно зажгло. Я потерла руку, дабы избавиться от боли, но она стала сильней и перенеслась на другую руку. Болело так, словно кожу разъедало кислотой. Неужели кислотный дождь? – посетила меня страшная мысль.
Я вновь посмотрела на мальчишку. Его лицо тоже разъедало, появились выжженные пятна.
Я спохватилась. Он не шевелился.
- Мальчик, побежали отсюда! Надо уходить! – теперь уже я тянула его за руку.
Он стоял и смотрел в небо. Зеленые капли падали на лицо и шипели.
Страх схватил меня. Я дернула его за руку. Он не двинулся. Я дернула сильней, он не отреагировал.
Я подхватила его на руки (какой же он тяжелый!) и потащила в тот подъезд, из которого он выбежал. Все тело жгло. Я посмотрела на мальчика. Он был без сознания. Мне стало страшно. Его лицо было кровавой массой, кожу разъедало, открывая мышцы лица. Он может умереть, и в этом буду виновата я.
Я не знала, в какую квартиру ломиться. Надо срочно ему помочь!
- Помогите! – вырвался из груди крик отчаяния. – Помогите!
Эхо разлетелось по этажам. Тишина мрачного подъезда нарушилась скрежетом открывающегося замка. Из-за двери показалось женское лицо, оно выражало испуг.
- Помогите, - прошептала я, обращаясь к ней.
Она посмотрела на мальчика в моих руках и ахнула.
- Мишенька! Девушка, заносите!
Я вбежала в квартиру и не разуваясь последовала за женщиной. Она провела меня в гостиную, указала на диван и куда-то убежала. Я аккуратно положила Мишеньку на диван и осталась сидеть возле него. Он плохо дышал – со всхлипами, иногда изо рта вырывался сдавленный рык. Меня трясло, я плакала.
В двери появилась женщина. В руках она несла какую-то коробку. Ее немного потряхивало, но держалась она стойко. Подбежала к мальчику, отстранила меня.
- Мишенька! Как же так? – шептала она.
Открыла коробку, я увидела медицинские принадлежности – вата, марля, таблетки, мази и прочее.
Женщина вытащила бутыль с желтоватой вязкой жидкостью и смочила ею вату. Руки тряслись. Она медленно стала обрабатывать облезлые участки лица мальчика, стирая кровь и ошметки кожи. Скоро лицо очистилось и кажется даже перестало плавиться. Было страшно смотреть на обезображенное лицо маленького мальчика. Женщина между тем продолжила процедуру – достала из коробки шприц, ампулу, разбила стеклышко и засунула иглу в ампулу. Прозрачная жидкость понемногу заполнила шприц. Женщина ударила по нему пальцем и нажала на поршень. Прочистила внутреннюю поверхность локтя ватой и воткнула шприц в вену. Затем нанесла на лицо какой-то крем – полупрозрачный и вязкий – накрыла марлевыми повязками и закрепила бинтом.
Все это время она что-то шептала, будто разговаривая с мальчиком.
После всего она откинулась на кресло и глубоко вздохнула. Все, - поняла я. Успели. Она сидела с закрытыми глазами, опустив руки на колени.
Я ждала, что будет дальше.
Женщина открыла глаза и посмотрела на меня. Я видимо выглядела ужасно, потому что капли падали и на меня. Она встала с кресла и подошла ко мне. Достала из коробки те же предметы, с которыми работала над Мишенькой и приступила к той же процедуре.
- Как тебя зовут? – спросила она, смачивая вату в желтоватой жидкости, поднесла ее к моей руке и начала протирать шипящие раны. Жжение пропадало, на его место пришел холод и онемение. Я испуганно посмотрела на нее. – Не бойся, эта мазь выведет из твоих ран яд.
Ее слова совсем не успокоили меня. Яд? Падает с неба и разъедает все, отравляя меня?
- Так как тебя зовут?
- Лена… - сквозь слезы выдавила я. – Что здесь происходит? Что это за дождь?!
- Ты что, дорогая? Этот дождь приходит к нам вот уже десять лет.
- Что!!! Вы смеетесь надо мной? Я здесь двадцать лет живу, а такого еще не видела!
- Я не знаю где ты жила, но в своих словах я более чем уверена. Мой муж на моих глазах сгорел под дождем. Многие люди погибли от него. Это наше проклятье.
Она опустила голову. Мне на руку упала прозрачная капля. Она плачет? Она подняла голову, утерла слезы.
- Кстати, меня зовут Ирина Валерьевна. Ты откуда приехала?
- Я здесь живу, в соседнем доме.
- В каком? – недоуменно спросила она.
- На Альцмана 3, квартира 24.
- Видимо яд проник слишком глубоко, - проговорила она еле слышно. – Ты не можешь там жить. Дом был разрушен спустя три года после прихода дождя.
- Но я только что оттуда!
- Мои окна выходят на ту сторону. Пойдем, посмотришь сама. – Она закончила меня лечить, взяла за обмотанную руку и подвела к окну. Штора отъехала, и я увидела сквозь зеленый поток руины моего дома!!!
- Что здесь происходит? Что?!! – Кричала я. – Этого не может быть!
Из глаз полились слезы. Женщина притянула меня к себе.
- Я не знаю, что у тебя произошло. Ты не плач. Все образумится. Ты привыкнешь.
Она посадила меня в кресло и ушла. Вернулась со стаканом воды. Я сделала глоток.
- Расскажите мне.
Она села рядом, взяла мою руку.
- Как я уже сказала, дождь начался десять лет назад – 12 октября 2009 года. Он унес жизни многих людей. Это была страшная смерть. Тогда мы еще не знали лекарства от яда и ожогов, поэтому многие умирали даже от самых легких ранений. С тех пор дождь приходит каждый год 12 октября и длится семь дней. Врачи нашли способ избежать смертей, но, тем не менее, многие люди сгорели под дождем, не вернулись домой. Спасибо тебе за Мишеньку! Его родители тоже погибли под дождем, когда он был еще совсем маленьким. Он никогда не знал их. Он живет в квартире надо мной, но там бывает редко. В основном у соседей, да у меня. Он хороший мальчишка, всегда помогает. Мишенька мне как родной сын.
Она замолчала. А я пораженно смотрела на нее. Мне было страшно. Я до сих пор не верила во все происходящее. Все казалось кошмарным сном.
- Тебе надо поспать. Иди в мою комнату.
Она отвела меня и уложила. Мне казалось – я не засну, но только голова коснулась подушки, я провалилась в глубокий сон.
- Лена…
Меня кто-то зовет? Ирина Валерьевна? Нет. Детский голос. Мишенька?
- Лена…
Голос звучал тихо, как будто издалека и приглушенно.
Я встала с постели, прошла в коридор.
- Лена…
На кухне гремела посуда, к которой добавлялось мелодичное пение нашей спасительницы. Дверь была прикрыта.
- Лена…
Я прошла в зал. Мишенька лежал на диване, без движения и без сознания. Я склонила голову над ним. Он дышал спокойно и ровно.
- Лена…
Голос повторился, но явно не принадлежал Мише. Тот спал крепким сном. Откуда этот голос? Я снова вышла в прихожую.
- Лена…
Мне показалось, будто голос доносится из коридора. Я тихо открыла дверь и выглянула наружу. Здесь стояла тишина, но был отчетливо слышен монотонный плеск капель о лужи. Такое чувство, что на улице идет не смертоносный кислотный дождь, а самый обыкновенный, от которого можно спастись простым зонтом.
- Лена…
Да кто меня зовет? Теперь казалось, что голос рождает шлепанье капель, тихое журчание дождевой жидкости.
- Лена…
Я подошла к выходу из подъезда, выглянула на улицу. Мир больше не был серым, он был мутно-зеленым, и это было красиво. Я никогда еще такого не видела!
Мерно опускающиеся с небес зеленые прозрачные капельки захватили мой взгляд. Я смотрела и любовалась. И не могла отвести взгляда.
- Лена…
Я пошла на голос. Вперед! Меня звала какая-то неведомая сила, и я шла ей навстречу, дабы узнать, чего она хочет. Со мной было такое впервые, и я даже, по-моему, волновалась. Капли падали на меня, я смотрела на них и наслаждалась красотой.
Кто-то зашептал позади меня, но я не смогла различить и слова. Обернулась посмотреть, кто же тот, что зовет меня. Повернувшись я, к своему удивлению, никого не нашла. Теперь я стояла напротив подъезда, шагах в десяти.
Дверь распахнулась. Я увидела Ирину Валерьевну. Ее лицо выражало испуг. Она что-то закричала, но я не слышала. Почему она так беспокоится? Мне так чудесно и радостно. Идемте со мной! Она тянула руки ко мне и на них падали зеленые капли, шипя и разъедая кожу. Я поняла! Она звала меня к себе, но я не могла и пошевелиться. Потом я увидела, как по ее щекам текут слезы. Она рвалась ко мне, но не могла помочь. Ее ноги подкосились, и она упала на колени в лужу зеленой жидкости.
- Лена! – Услышала я громкий голос. И он словно бы выкинул меня из сна. Я стояла посреди двора, а вокруг лил ядовитый дождь. Мир перестал быть прекрасным. Он был теперь ужасным. Что породило этот проклятый дождь. Зачем он здесь, и почему я умираю? Я почувствовала резкую боль, раскатившуюся по всему телу. Одежду уже почти разъело, дождь добрался до тела. Я не могла убежать, что-то крикнуть. Не могла вбежать в подъезд на встречу Ирине Валерьевне, которая залечила бы все мои раны. Но в то же время в разум ясно проникала мысль – уже поздно. Я умерла. Мне осталась пара секунд, пока тело не растает, как догоревшая восковая свеча.
Я стояла и смотрела на Ирину Валерьевну. А по лицу бежали слезы. Нет, не слезы – зеленые капли яда.
Я проснулась. Резко и четко, но, не смотря на это, я все еще ощущала себя в том страшном сне, где я так ужасно погибла. Но это был всего лишь сон – нереальное, мимолетное действо. Такие сны мне являются почти каждую ночь, я уже привыкла. Но этот был таким ярким и отчетливым, что, проснувшись среди ночи в своей постели, я все еще словно бы ощущала, как мое тело тает под монотонный шепот капель. Я словно бы до сих пор видела отчаянные глаза Ирины Валерьевны и чувствовала жжение и боль.
Это ночь нагоняет на меня такой страх. Это она во всем виновата! Но ничего, сейчас я лягу, подумаю о чем-нибудь хорошем, и ужас уйдет. Потому что это был всего лишь сон. А сны порождаются печалями, с которыми любой человек может справиться. А я подавно!
Но почему сон еще стоит перед глазами и вызывает внутри трепет, справиться с которым труднее чем прежде? Это же просто сон. Утром я встану, как ни в чем не бывало!
На улице проехала машина. Не ожидая от себя такого, я выглянула в окно. Темно. Лишь одинокий фонарь стоит у дороги и тускло смотрит на мир своим единственным глазом. Я отвела глаза, а когда вновь вернула их на фонарь, вздрогнула. Потому что под ним стоял человек, которого секунду назад не было, и, подняв голову, отчетливо смотрел на меня. Просто никого больше в мире не было. Только я и он. Он просто смотрел, но это его бездействие ужасало меня. Захотелось закричать, включить свет и забыть про эти ночные страхи, но тело не слушалось. Его взгляд загипнотизировал меня и с каждой секундой забирал все хорошее из моего сердца, отравляя душу и наполняя ее страхами. Я попыталась бороться с ним, так как воля моя была еще сильна, еще не затуманена старостью. И вскоре я все-таки, хоть и на чуть-чуть, но отвела взгляд. И черный человек в мгновение исчез, как будто его и не было. Исчез, не захватив с собой все то, что было мне подарено.
Как заснуть после всего случившегося? Я не знаю.
Может, это была просто игра воображения, родившаяся после кошмарного сна? Да, так бывает. Надо успокоиться и продолжить умиротворенно спать, никем не потревоженной. Как будто ничего не было. Забыть!
Видимо мне удалось себя в том убедить, потому что, промучившись с пол часа, я уснула, и мне больше ничего не снилось.
После счастья не хочется брать гитару.
Оба дремлющих дома взяла чума.
Я в шагах измеряю шум тротуаров,
Жизнь все та же, ее не возьму и даром.
После счастья – безъядерная зима.
Шоколад – лучший доктор, все врут, что – время.
А последнее – лучше пускай стоит.
Так я может хоть что-то еще успею,
Завяжу в узел вечные параллели –
Струны, рельсы, стук ног о гранитность плит;
Запишу в ежедневник дела на вторник,
Добегу до подруги – заварим чай,
В чай – коньяк, будем плакать и ржать до колик,
У нее за неделю второй любовник,
У меня на ладонях моя печаль.
На полу чемодан с этикеткой «осень».
На «собраться» останется два часа.
Пара маек и сверток больных вопросов,
Сборник нот под названием «двухголосье»,
Теплый свитер – бессмысленно полосат,
Пара писем (с чем просто нет сил расстаться)…
Дверь – английский замок и не нужен ключ.
Вроде все. А теперь – в отчужденность станций,
Зажигалку в кармане сжимают пальцы.
У меня – нервы, осень, и я люблю.
После счастья не хочется новых «скоро».
Я хочу, чтобы вечность была моей!
Я бросаю друзей и предзимний город,
Я – на поезд, я больше не буду гордой.
Встреть. Приеду. Осталось двенадцать дней.
Оба дремлющих дома взяла чума.
Я в шагах измеряю шум тротуаров,
Жизнь все та же, ее не возьму и даром.
После счастья – безъядерная зима.
Шоколад – лучший доктор, все врут, что – время.
А последнее – лучше пускай стоит.
Так я может хоть что-то еще успею,
Завяжу в узел вечные параллели –
Струны, рельсы, стук ног о гранитность плит;
Запишу в ежедневник дела на вторник,
Добегу до подруги – заварим чай,
В чай – коньяк, будем плакать и ржать до колик,
У нее за неделю второй любовник,
У меня на ладонях моя печаль.
На полу чемодан с этикеткой «осень».
На «собраться» останется два часа.
Пара маек и сверток больных вопросов,
Сборник нот под названием «двухголосье»,
Теплый свитер – бессмысленно полосат,
Пара писем (с чем просто нет сил расстаться)…
Дверь – английский замок и не нужен ключ.
Вроде все. А теперь – в отчужденность станций,
Зажигалку в кармане сжимают пальцы.
У меня – нервы, осень, и я люблю.
После счастья не хочется новых «скоро».
Я хочу, чтобы вечность была моей!
Я бросаю друзей и предзимний город,
Я – на поезд, я больше не буду гордой.
Встреть. Приеду. Осталось двенадцать дней.
...МЕЧТАЮ о критике...
Чёрно-белые строчки слетают с замёрзших губ,
Словно письма вы далёкий край из моих миров.
Ничего не осталось от дней, что вперёд бегут -
Лишь обрывки когда-то светлых и ярких снов.
Слёзы капают тихо сквозь пепел пустых страниц,
Оставляя заметный след за моей спиной.
На столе – чёрно-белые фото забытых лиц,
Что когда-то так искренне за руку шли со мной.
Я забыла, как светит солнце и льёт капель,
Я не знаю, как скоро снова придёт весна…
Для меня колыбельные тихо поёт метель,
И, боясь разбудить, наблюдает за ней луна.
Чёрно-белая жизнь заморозила льдом своим,
Чёрно-белое время сквозь пальцы течёт песком.
Судьбы знают, что через несколько долгих зим
Я не вспомню и не пожалею уж ни о ком…
Серый дождь тихо плачет над царством густых теней,
Звуки тонут в тяжёлой призрачной тишине.
Но я слышу, как на паутине сухих ветвей
Очень пафосно реквием ветер играет по мне.
И из тысяч потерь я жалею лишь об одном –
Что смогла упустить из сердца свою любовь…
И среди чёрно-белых картинок цветным пятном
Тонкой струйкой из вены на снег вытекает кровь.
Чёрно-белые строчки слетают с замёрзших губ,
Словно письма вы далёкий край из моих миров.
Ничего не осталось от дней, что вперёд бегут -
Лишь обрывки когда-то светлых и ярких снов.
Слёзы капают тихо сквозь пепел пустых страниц,
Оставляя заметный след за моей спиной.
На столе – чёрно-белые фото забытых лиц,
Что когда-то так искренне за руку шли со мной.
Я забыла, как светит солнце и льёт капель,
Я не знаю, как скоро снова придёт весна…
Для меня колыбельные тихо поёт метель,
И, боясь разбудить, наблюдает за ней луна.
Чёрно-белая жизнь заморозила льдом своим,
Чёрно-белое время сквозь пальцы течёт песком.
Судьбы знают, что через несколько долгих зим
Я не вспомню и не пожалею уж ни о ком…
Серый дождь тихо плачет над царством густых теней,
Звуки тонут в тяжёлой призрачной тишине.
Но я слышу, как на паутине сухих ветвей
Очень пафосно реквием ветер играет по мне.
И из тысяч потерь я жалею лишь об одном –
Что смогла упустить из сердца свою любовь…
И среди чёрно-белых картинок цветным пятном
Тонкой струйкой из вены на снег вытекает кровь.
Чувство.
Ощущение.
Только больше, шире, полнее того, что можно обозначить словами.
Кромка воды дрожит над ободком бокала, и в какой – то неуловимый момент
переступает за край, полнясь, переливаясь, обозначая все пространство движением,
текучестью, медленным блеском.
Он припирает к стене, и смотрит не мигая, прямо внутрь, сквозь мерцающую
перламутровую преграду кожи
Он, оголенной рукой, сквозь плоть и сознание, сметая последние в сторону, комкая
как ненужное тряпье, напрямик, без глупых и всегда неуклюжих вступлений и поз,
не давая возможности прикрыться, сбежать, выстроить преграду…
ОН, вспарывая насквозь, заставляя задыхаться, причиняя мучение, от которого дрожат
и лопаются тончайшие теменные перегородки, упругим разрывающимся звуком …
О
Н
.
Касается.
Касается тонкой струны, трепещущего крыла бабочки, опаленного близким
присутствием руки. Крыла, осыпающего пыльцу….
Касается. Твердо. Спокойным уверенным движением, не проронив ни капли фальши
с губ и ладоней.
Кислота
с тихим шипением,
едко, медленно, растворяет сознание;
тело, вздрогнув, начинает бесконечно умирать, путаться в дрожащей паутине ощущений,
которые то режут по гладкой поверхности звуков, источаемых тонкострунной сердцевиной, то, отступая, кутают в волны непреодолимого желания и блаженства.
Дрожащий жарким маревом воздух над полосой песка…
Чистое мгновение наверху не прекращается, длится, вопреки привычке, вопреки
ожиданиям и широкой волной срывает в падение, скручивает, завивает,
и чудится обморок, в который погружаешься как в черноту беспамятства,
каждую следующую секунду.
Разрывает тело на мельчайшие светящиеся ниточки, концентрируя их свет в
дрожащей точке, где-то у темечка.
Податливо.
Раскручиваешься изнутри, словно туго скомканный кулек из плотной бумаги,
разворачивает змеей, полосками, нежностью. Беспощадной нежностью.
Мягкий повелительный толчок, снаружи, раскрывает тело широким цветком, и,
оставаясь собой, становишься чем-то уже иным.
Иным.
Полным дрожащего свечения, переменчивым, податливым, счастливым,
острым на каждом следующем движении и текучим... ускользающим, чистым.
Забирает все без остатка. Отдаешь все до блестящего пустотой донышка,
где-то под ребром. Только так, иначе невозможно.
Непреодолимо желание распахнуться еще, выворачиваясь плоскостями
радужных изгибов, не кончаясь, не останавливаясь.
Хаотичные блики и частицы тела, замедленно парящие в глянцевом пространстве,
в миг заостряются иглами, острыми выпуклостями целясь в одну сторону.
В его сторону. И помедлив момент, когда опустятся и поднимутся веки,
рвутся из тела.
Мотылек, сгорая, вибрирует на струне блаженства, расслабляя беспомощные крылья,
заворачивающимися в языке огня лепестками.
Только на огонь.
Лепестки сгорают бесцветным ароматным пламенем в реальности.
В реальности, что скоро, неминуемо скоро обернется обрывками памяти,
услужливо листающими посеревшие с цветными прожилками ощущения.
Только в огонь.
Слабеющие пальцы, неосознанно пытаются ухватить сквозящую, до безупречности прозрачную,
ткань желания – пусть не кончается…
Эхо тягучей, вытянутой, искаженной ночи приносит дрожь в тело, проходит сухой теплой
ладонью по хребту, складывая и вычитая из засыпающих вялых потоков мыслей яркие нити,
прибавляя и отнимая…
Хлестнет по насторожившемуся сну концом ощущения, издевательский кадр восторга,
блеснул, не давая ухватиться, и гонит дальше синеватую муть дремы…
Заволакивает весь мир тонким шероховатым полотном, заплетает мягкой паутиной
в ожидании разрыва…
И изнеженный локатор ощущений, с непроходящей изматывающей яростью, вздрагивая,
погружаясь в себя, выворачиваясь, ищет, шарит невидящими поверхностями, чтобы
вновь погрузить закрученный нервный хоботок в пыльцу желанного цветка, цветка,
который поглотит, уничтожит, затянет хрупкую, прозрачно-бумажную бабочку
и сделает своей.
Навсегда.
Ощущение.
Только больше, шире, полнее того, что можно обозначить словами.
Кромка воды дрожит над ободком бокала, и в какой – то неуловимый момент
переступает за край, полнясь, переливаясь, обозначая все пространство движением,
текучестью, медленным блеском.
Он припирает к стене, и смотрит не мигая, прямо внутрь, сквозь мерцающую
перламутровую преграду кожи
Он, оголенной рукой, сквозь плоть и сознание, сметая последние в сторону, комкая
как ненужное тряпье, напрямик, без глупых и всегда неуклюжих вступлений и поз,
не давая возможности прикрыться, сбежать, выстроить преграду…
ОН, вспарывая насквозь, заставляя задыхаться, причиняя мучение, от которого дрожат
и лопаются тончайшие теменные перегородки, упругим разрывающимся звуком …
О
Н
.
Касается.
Касается тонкой струны, трепещущего крыла бабочки, опаленного близким
присутствием руки. Крыла, осыпающего пыльцу….
Касается. Твердо. Спокойным уверенным движением, не проронив ни капли фальши
с губ и ладоней.
Кислота
с тихим шипением,
едко, медленно, растворяет сознание;
тело, вздрогнув, начинает бесконечно умирать, путаться в дрожащей паутине ощущений,
которые то режут по гладкой поверхности звуков, источаемых тонкострунной сердцевиной, то, отступая, кутают в волны непреодолимого желания и блаженства.
Дрожащий жарким маревом воздух над полосой песка…
Чистое мгновение наверху не прекращается, длится, вопреки привычке, вопреки
ожиданиям и широкой волной срывает в падение, скручивает, завивает,
и чудится обморок, в который погружаешься как в черноту беспамятства,
каждую следующую секунду.
Разрывает тело на мельчайшие светящиеся ниточки, концентрируя их свет в
дрожащей точке, где-то у темечка.
Податливо.
Раскручиваешься изнутри, словно туго скомканный кулек из плотной бумаги,
разворачивает змеей, полосками, нежностью. Беспощадной нежностью.
Мягкий повелительный толчок, снаружи, раскрывает тело широким цветком, и,
оставаясь собой, становишься чем-то уже иным.
Иным.
Полным дрожащего свечения, переменчивым, податливым, счастливым,
острым на каждом следующем движении и текучим... ускользающим, чистым.
Забирает все без остатка. Отдаешь все до блестящего пустотой донышка,
где-то под ребром. Только так, иначе невозможно.
Непреодолимо желание распахнуться еще, выворачиваясь плоскостями
радужных изгибов, не кончаясь, не останавливаясь.
Хаотичные блики и частицы тела, замедленно парящие в глянцевом пространстве,
в миг заостряются иглами, острыми выпуклостями целясь в одну сторону.
В его сторону. И помедлив момент, когда опустятся и поднимутся веки,
рвутся из тела.
Мотылек, сгорая, вибрирует на струне блаженства, расслабляя беспомощные крылья,
заворачивающимися в языке огня лепестками.
Только на огонь.
Лепестки сгорают бесцветным ароматным пламенем в реальности.
В реальности, что скоро, неминуемо скоро обернется обрывками памяти,
услужливо листающими посеревшие с цветными прожилками ощущения.
Только в огонь.
Слабеющие пальцы, неосознанно пытаются ухватить сквозящую, до безупречности прозрачную,
ткань желания – пусть не кончается…
Эхо тягучей, вытянутой, искаженной ночи приносит дрожь в тело, проходит сухой теплой
ладонью по хребту, складывая и вычитая из засыпающих вялых потоков мыслей яркие нити,
прибавляя и отнимая…
Хлестнет по насторожившемуся сну концом ощущения, издевательский кадр восторга,
блеснул, не давая ухватиться, и гонит дальше синеватую муть дремы…
Заволакивает весь мир тонким шероховатым полотном, заплетает мягкой паутиной
в ожидании разрыва…
И изнеженный локатор ощущений, с непроходящей изматывающей яростью, вздрагивая,
погружаясь в себя, выворачиваясь, ищет, шарит невидящими поверхностями, чтобы
вновь погрузить закрученный нервный хоботок в пыльцу желанного цветка, цветка,
который поглотит, уничтожит, затянет хрупкую, прозрачно-бумажную бабочку
и сделает своей.
Навсегда.
возле стенда с открытками две женщины - мать и дочь.
м: -зачем тебе открытки-то? до нового года рано еще.
д: -как зачем? требует уже.
-кто требует? для чего?
-ну что ты глупости спрашиваешь.. ребенок, деду морозу письмо писать, разумеется!)
-аааа..)) *все рядом заулыбались*
-вот, это тебе не нужна открытка, тебе-то дед мороз не дарит уже подарки..
я даже почувствовала себя старой, из детства ушедшей =\
где: Калининград, Мега-Центр, "Красный куб"
м: -зачем тебе открытки-то? до нового года рано еще.
д: -как зачем? требует уже.
-кто требует? для чего?
-ну что ты глупости спрашиваешь.. ребенок, деду морозу письмо писать, разумеется!)
-аааа..)) *все рядом заулыбались*
-вот, это тебе не нужна открытка, тебе-то дед мороз не дарит уже подарки..
где: Калининград, Мега-Центр, "Красный куб"
Люди слепо верят в Бога, но отвергают существование НЛО, хотя НЛО видели 1000 раз, а Бога никто и никогда...(с)
Только друзья могут просматривать
Временно не ведется
Доступ ограничен
Закрытая запись
Не беспокоить
Пользователь предпочел скрыть
В наше время существует столько способов вежливо послать человека.(с)
Только друзья могут просматривать
Временно не ведется
Доступ ограничен
Закрытая запись
Не беспокоить
Пользователь предпочел скрыть
В наше время существует столько способов вежливо послать человека.(с)
Без названия.
И под звуки хаоса я вступаю на подиум,
Запах тлеющих свеч опьяняет, как опиум.
Фолианта тяжёлого строки в памяти влитые –
Тёмной готики постулаты на веки забытые…
Снова черное небо - под щелком укрытое,
Раскидало созвездья, что на бархат излитые.
Устремляя свой взгляд в даль бесконечную,
Я теряю сознание - отрекаюсь от вечного.
Средь различных миров, если есть перепутья -
Там таятся наших предков аксиомы-напутствия.
Лёгкой дымкой буквы в страницы вливаются–
В моей памяти в белый туман превращаются…
И в тот мир, где царит серый страх-увядание,
Навсегда мне вернуться в столь древние знания.
Фолианта тяжёлого строки в памяти влитые –
Тёмной готики постулаты на веки забытые…
И под звуки хаоса я вступаю на подиум,
Запах тлеющих свеч опьяняет, как опиум.
Фолианта тяжёлого строки в памяти влитые –
Тёмной готики постулаты на веки забытые…
Снова черное небо - под щелком укрытое,
Раскидало созвездья, что на бархат излитые.
Устремляя свой взгляд в даль бесконечную,
Я теряю сознание - отрекаюсь от вечного.
Средь различных миров, если есть перепутья -
Там таятся наших предков аксиомы-напутствия.
Лёгкой дымкой буквы в страницы вливаются–
В моей памяти в белый туман превращаются…
И в тот мир, где царит серый страх-увядание,
Навсегда мне вернуться в столь древние знания.
Фолианта тяжёлого строки в памяти влитые –
Тёмной готики постулаты на веки забытые…
суббота, 29 ноября 2008
- Тапок, пожалуйста. Да, вот этот, с маркировкой "Обоснован".
В деревню нашу заходил чудак,
Он был смешон и, в общем, безобиден:
Играл с детьми, животными, и видел
То, что от смертных глаз скрывает Мрак.
Его душа всегда стремилась вдаль,
За горизонт, укрытый темным лесом.
Он видел, кажется, ростки чудес небесных,
Что проросли упрямо сквозь печаль.
Он петь любил, и в песнях чудака
Как будто было всё, что жизнь нам подарила:
Любовь - и ненависть, рожденье - и могила,
Предательство - и дружба на века.
А мы, опять пьяны все наповал,
Смеялись тупо над историями песен.
... Он улыбался, и казалось, будто весь мир
В его улыбке отразился - и пропал...
В деревню нашу заходил чудак,
Он был смешон и, в общем, безобиден:
Играл с детьми, животными, и видел
То, что от смертных глаз скрывает Мрак.
Его душа всегда стремилась вдаль,
За горизонт, укрытый темным лесом.
Он видел, кажется, ростки чудес небесных,
Что проросли упрямо сквозь печаль.
Он петь любил, и в песнях чудака
Как будто было всё, что жизнь нам подарила:
Любовь - и ненависть, рожденье - и могила,
Предательство - и дружба на века.
А мы, опять пьяны все наповал,
Смеялись тупо над историями песен.
... Он улыбался, и казалось, будто весь мир
В его улыбке отразился - и пропал...
среда, 19 ноября 2008
